Кино-"Шах-Наме"

[valya_15]

Мне скучно, бес. - Что делать, Фауст?(С)
А.С. Пушкин "Сцена из "Фауста"
О, неужели зрячим был не я, а слепой Тиресий! (C)
Н.Кун "Эдип в Фивах"/"Легенды и мифы Древней Греции"

Таджикская кинотрилогия по мотивам великой поэмы Фирдоуси, объединенная образом легендарного богатыря Рустама (режиссер Бенсион/Борис Кимягаров, сценарист Григорий Колтунов, "Таджикфильм", 1971 и 1976 гг.), менее известна международному зрительскому сообществу, чем гексалогия Дж. Лукаса о звездных войнах. А зря. Это дело я крутила бы на весь мир.




Конечно, с точки зрения постановки драк это кино уже "устарело", спецэффекты тоже бедноваты, как на нынешний день, хотя здесь и кони летают, и головы с плеч снимают, и витязи раздваиваются. Некоторые эпизоды торжественной отправки войска на войну могут показаться не к месту затянутыми. Вопрос о соответствии костюмов, оружия и в целом оформления фильма хоть какой-то стране и исторической эпохе лучше не поднимать вообще (признаюсь сразу, что применительно к этому литературному материалу вопрос исторической точности оформления меня не интересует, так что придираться не только не рискну, а и не хочу). Из уст жителей древнего Ирана слышны слова "черт" и "рыцарь". (Как вы понимаете, я смотрела на русском языке). Любителям откровенных эротических сцен тоже поживиться нечем, хотя здесь есть герои и героини выразительно горящие разделенной или неразделенной плотской страстью. О своих чувствах эти дети восточной поэзии говорят откровенно, они вступают в брак и имеют потомство, и при этом в фильме нагота и даже поцелуи - по минимуму. Хотя, пожалуй, я не исключу, что уже от одних слов любви вам может стать жарко.
Но прочна основа: история о людях, о народах Ирана и Турана и их отношениях между собой, о великой и в то же время жалкой эпической борьбе рассказана увлекательно и хорошо сыграна. Именно благодаря ей фильм сохраняет интерес и - в моих глазах - может успешно конкурировать с новейшими произведениями киноискусства на ту же тему. Не мешает, или не очень мешает то, что экранизировано поэтическое произведение, не предназначенное для того, чтобы его "представляли" - его должно читать самому, или же его исполняют сказители, - и поэтому для кино оригинал сильно переработан, текст древней поэмы перемежается c новыми вставками. Слушать такие стихи с "заплатами" или "надстройками" бывает тяжело, во многих экранизациях, например, пушкинских произведений "отсебятина" сценаристов кричит и сильно раздражает. В данном же случае таджикских фильмов по мотивам "Шах-Наме" при уважении к литературной основе в богатое яство древнего эпоса подсыпана кой-какая философская и психологическая соль, которая делает историю дополнительно современной и, может быть, более близкой для более "западного" человека. Но также нельзя сказать, что это только философский фильм, внушающий зрителю чреду мудрых мыслей. О добре и зле здесь звучат диалоги и звенят мечи.
Если тебе внятно такое и от остросюжетно-философского кино не сразу слипаются глаза и не завядают уши, от "рустамовских" фильмов - особенно от первых двух - можно-таки получить всепобеждающее удовольствие и заснуть после них в радости от встречи с искусством. Несмотря на то, что рассказана в них по-настоящему страшная и беспощадная, хотя поучительная, история.
Миф о единоборстве отца и сына известен многим народам мира. Неузнанные один другим отец и сын, оба - могучие воины и оба - по существу положительные герои, встречаются как противники. Начало - уже плохо, еще хуже развязка: борьба со смертельным исходом. Иллюстрация слов Аристотеля, что трагедия - это когда друг убивает друга. Такое есть и в преданиях Руси: Еруслан Лазаревич или Илья Муромец сражается с молодым богатырем - своим неузнанным сыном, рожденным от матрилокального брака (это когда отец женился, зачал и ушел дальше совершать подвиги, а жена потом воспитывает ребенка вдали от родителя). В нашем случае, по крайней мере в версиях, известных мне, опасная ситуация разрешается счастливо: отец побеждает сына, но вовремя узнает и не убивает его. Ура, слава Богу! Но не всегда такое счастье. Герой "Шах-Наме", восточный Илья Муромец и, как считают, предок Еруслана Рустам (или Рустем) встречается на поле боя с Сухрабом (или "Зорабом", как в пересказе Жуковского). Народный любимец Рустам воюет за родной Иран и не самого благородного царя Кавуса, доселе непобедимый Сухраб представляет вражеское царство Туран и его злодейского владыку Афрасиаба. Происходит три поединка. Противники равны по силе и успевают проникнуться взаимным уважением. Наконец Рустам смертельно ранит Сухраба и только затем узнает, что тот - его сын от брака с царевной Тахминой. Годы назад Рустам забрел во владения правителя, платящего дань Турану, и вступил в брак с его дочерью. Усугубляется дело тем, что Сухраб-то знал, кто его отец, и все время делал попытки с ним встретиться, но Рустам не назвал ему себя. Сам Рустам тоже знал, что у него растет сын, но о том, что сын может выйти против него в бою, не догадывался, ведь по годам этот сын - подросток.
К другой стене того же здания примыкает цикл "Звездные войны". Здесь побеждает сын, а сбившийся с пути отец перед смертью возвращается на "светлую сторону силы" и уничтожает гнусного императора. Но роль убитого дорогого человека исполняет Амидала, потому что ранее, позволив злу подчинить себя, Энакин, он же Дарт Вейдер, убил этим мать своих детей.
В одном из фильмов о том, как снимались эпизоды 1-3 "Звездных войн", мелькнула фраза: это рассказ о том, как хороший человек становится плохим. По моему мнению этот переход в "Звездных войнах" получился малоубедительным. Просто начиная со второй серии до тех пор вполне сносный мальчишка Эн резко становится малосимпатичным молодым человеком. Нам показывают, что он подвластен гневу, и гнев может толкнуть его на жестокие поступки. Истинный же джедай должен собою владеть и не доводить страсти до кипения. Его беспокойством и нехладнокровием и пользуется темный властитель, чтобы обманом заполучить его себе не службу и идти к своей цели с его помощью. Все так, но есть одно мало-мальски смягчающее обстоятельство. В основе переживаний Эна - чувство связанности с близкими ему людьми, с матерью и любимой женщиной. Неужели же Оби-ван, Йода и другие джедаи "лучше" его лишь потому, что, не имея своей семьи, они не подвергаются таким искушениям? Они лучше на своем джедайском месте, но неужели Эн смотрелся бы совсем безупречным молодцом, если бы последовал совету Йоды не бояться смерти, угрожающей родному человеку, и не искать пути ей воспрепятствовать? Путь, избранный им, оказался ложным и погибельным, но причина, заставившая его тревожиться и искать, человечна, понятна и сама по себе вряд ли подлежит осуждению.
А вот в фильмах о Рустаме подобный переход куда как аккуратнее. Нужно, правда, немного напрячься, чтобы его заметить, но он стоит того, чтобы быть замеченным.
Подражая высказыванию о "Звездных войнах", о фильмах про Рустама я скажу так: рассказ о том, как великий эпический герой "убивает себя сам". Непобедимый страж и защитник добра своими руками совершает большое зло, как бы отрицающее его добрую сущность, "антиподвиг". Происходит это, как я думаю, потому, что внутренне цельный человек - Рустам - уверенный в своих знаниях о добре и зле, о том "как надо и как не надо", нежданно-негаданно переживает внутренний конфликт, который ему противен, оттого что непривычен. Ему не свойственно быть в споре с собою, он хочет поскорее выйти из этого состояния на свою прежнюю безупречно прямую стезю, и результатом оказывается его чудовищная ошибка.
В поэме Фирдоуси Рустам и Сухраб сражаются потому, что никто не избегнет владычества судьбы. В фильмах по мотивам поэмы оказывается, что такая судьба - это характер главного героя, Рустама.
Самое интересное из привнесенного сценарием в эпос, на мой взгляд, - диалог-противостояние Рустама с воплощением "внешнего" зла Туладом. Тулад - это див, то есть бес. Бродящий по земле и меняющий обличья, охотнее же всего предстающий, по-видимому, в облике ... странствующего певца. Первоначально план его был в том, чтобы столкнуть между собой два царства и захватить власть над обоими. Этот план разрушил Рустам, слоноподобный богатырь (это похвала), могучий страж добра и Ирана, сын седого от рождения мудреца Заля и Рудабы. Это он сделал Тулада навеки хромым, и Тулад его возненавидел. Но понятно, что, не будь этой хромоты, Рустам и Тулад все равно враждовали бы: каждый из них исповедует то, что больше всего мешает другому.
Месть коварного Тулада заключается в том, чтобы искушать Рустама, по натуре следующего всегда прямым путем, сомнением и желанием. Меняя облик, он становится спутником-противником Рустама и постоянно "жалит" его. Тулад применяет весь арсенал самых утонченных бесовских хитростей: будучи злом, он предстает в обличье служителя добра - слепого поэта, а попавшись, взывает к богатырскому милосердию Рустама, чтобы уйти от расплаты за козни. Примечательно, что Рустам, откровенно презирающий Тулада, постепенно привыкает к нему и даже начинает нуждаться в его обществе и споре, чтобы развеять скуку (вспомним: "Мне скучно, бес"), однако уверен, что в любом споре с Туладом победа останется за ним. Тулад показывает Рустаму будущую возлюбленную, Тахмину, в образе девы, созданной из вод ручья - так он потом покажет Фаусту Маргариту или прекрасную Елену, - и Рустам оказывается достаточно силен, чтобы отвергнуть водяной призрак, но отдается страсти, встретив настоящую девушку. Главное же, что Тулад объявляет Рустаму, отнюдь не склонному к мыслям о добровольном уходе из жизни, странное пророчество: "Ты убьешь себя сам" (С). Когда же в конце второго фильма "Рустам и Сухраб" оно сбывается, охваченный горем Рустам обвиняет Тулада в своей беде, но получает напоследок ядовитый плевок в свою рану: извини, но я тут не причем, ты, действительно, все сделал сам.
Ум Тулада - легендарная хитрость змеи. А Рустам - добр ли он или зол, умен или глуп? Речи сына Заля проникнуты гуманистической мудростью - верой в торжество добра, в совершенство человека, в справедливость народа - и произносит он их с такой убежденностью, что вера его заражает и воодушевляет. Воин за правое дело по призванию, он не славит, а осуждает войну, будучи много дальновиднее своего властелина, и его пацифистский монолог запоминается надолго (сцена в духе: "О поле, поле, кто тебя усеял..." Что не так уж предосудительно, раз Рустам - родственник витязя Еруслана, а значит, и князя храброго Руслана). Рустам великодушен и благороден, но благородство его, так сказать, "древнее", не свободное от некоторых пакостных предрассудков. Очень характерен способ, каким он разоблачает Тулада, принявшего другое обличье:
"Молчишь? Что ж, проверку устроим мечом,
И голову напрочь тебе отсечем.
Коль сразу умрешь, то сомнения нет:
Хоть будет тебя мне и жаль, ты - поэт,
А если неспешно отправишься в ад,
Страдая и корчась, ты - див, ты - Тулад!" (С)
Узнается тот самый поразительно точный и в высшей степени человеколюбивый эксперимент, с помощью которого невежи всех времен разоблачали и наказывали ведьм, ответственных за недороды и эпидемии.
Рустам, пожалуй, довольно умен, чтобы распознать Тулада в разных обликах (в отличие от шаха Кавуса, который в этом отношении вовсе слеп), но недостаточно, чтобы предвидеть все козни Тулада. И все же у Рустама ум, так сказать, "девственный". Он глаголет истины, писаные золотыми буквами, но при этом довольно плохо знает даже близких ему людей, в особенности - шаха Кавуса. В общении с шахом он простодушен и неосторожен, когда же понимает зависть Кавуса к себе, доверчивость сменяется гневом, но уже ничего не поделаешь. Главная же, на мой взгляд, ошибка Рустама - его чистосердечная убежденность в том, что он, искренний боец за правду и слуга своего долга, не может ошибиться. Правда, которую он защищает, должна быть и умной и прозорливой как бы "за него". Он так уверен в победном шествии своих идеалов, что вовсе не глядит под ноги. Он слишком презирает Тулада, считает его очень глупым и недооценивает его изобретательности - ума зла. Его же собственный ум ясен, но негибок. Рустам не может представить себе, что добро и счастье - его соединение с Тахминой - в долгосрочной перспективе может послужить злу и не пытается принять минимальные меры против этого.
А ведь, действительно, много раз он мог предотвратить дальнейшее развитие событий и трагическую развязку. Зачем он не воспользовался своим браком с Тахминой, чтобы ее отец стал союзником его родного Ирана? Зачем, повинуясь универсальной богатырской традиции, запретил жене извещать его о сыне, пока сын не зарекомендует себя подвигами как могучий воин? Неужели Рустам отверг бы свое дитя, если бы, вопреки его ожиданиям, его сын или дочь, или близнецы были бы физически слабыми, больными?
Для Рустама зло - это только противник "вовне". Такой, как враг на поле боя, туранский Афрасиаб, или шах Кавус, или Тулад в образе навязчивого спутника. О том, что может быть опасное зло внутри его, что существует его "внутренний Тулад", которого нужно знать и уметь обуздывать, Рустам не подозревает, и это неведение не раз сработает против него.
В первом фильме "Сказание о Рустаме" есть несколько провокационно парадоксальных эпизодов, когда мужественный и проповедующий добро Рустам надменен и жесток, а унижаемый им злодей Тулад, напротив, внушает жалость. Во втором фильме черт заявляет, что больше не будет вмешиваться в события, предоставив на этот раз действовать жизни. Он не преувеличивает: его "направляющее" участие сведено к минимуму, а нам остается наблюдать весь фильм, как положительные герои, состязающиеся между собою в воинском благородстве, чистоте намерений и верности родине и долгу, - Рустам, Сухраб, дева-воин Гурдофарид, ее брат Хаджир - совершают наперебой страшные глупости, а то и гадости. В финале, когда их настигает кого - раскаяние, кого - гибель, это может как-никак сойти за заслуженное и логичное воздаяние, и разве что так немного легче принять горестный финал. Наверное, единственный персонаж, который на протяжении всей дилогии сохраняет мою симпатию, - Тахмина, жена Рустама и мать Люка Скайвокера Сухраба. Она не претендует ни на какую проповедь, но лишь ее мудрость любящей женщины оказывается безошибочной, и всегда ведет ее туда, где есть настоящая опасность, которую нужно предотвратить, - вот только приходит она слишком поздно. (Кстати, Рустам, похоже, и ее неверно оценил: прожив день с беззаветно влюбленной в него женщиной, которая сама предложила ему свою любовь, принятую им с восторгом, стал позднее относиться вообще к женщинам слегка презрительно: "Находится женщин душа там, где их тело" (С), а в третьем фильме, бывает, высказывается почти как женоненавистник).
В единоборстве со своим неузнанным сыном Рустам сначала невольно уподобляется Туладу: поверженный, он вымаливает продолжение поединка, прибегнув к хитрости и взывая к великодушию победителя, совсем так же, как вымолил у него пощаду обернувшийся старухой-сводней Тулад в первом фильме. Потом Рустам настаивает на том, чтобы продолжать бой, уже не только ради Ирана, а потому, что ему не дает покоя стыд поражения. Апофеоз парадокса наступает, когда Рустам, схватившись уже за подлость, убивает Сухраба ножом, висящим у того на поясе, со словами: "Война есть война, остальное - не в счет!" (С)
К месту вспомнить еще раз, что в более раннем фильме "Илья Муромец" схожая ситуация приводит к самой благополучной развязке: Илья честно побеждает сына Сокольничка и вовремя замечает у него памятный перстень. После чего Сокольничек отказывается служить царю Калину, освобождает мать из плена и переходит на сторону Руси. От непоправимой беды спасает не любовь, не разум, а случай, но он неминуем, ибо спасения требует идея фильма. Илья, воплощение народного героизма, не может совершить зло. Он не должен быть повергнутым в раскаянии, ибо в него вложена всеобщая надежда на победу. Рустам же должен услышать от сына: "Я, стало быть, жертва твоей слепоты?" (С)
Рустаму очень пригодился бы какой-нибудь "Санчо Панса" рядом, менее высокоидейный, но более проницательный. Вообще огорчает отсутствие такого персонажа-духа добра, противовеса Туладу, но по сюжету его роль выполняет "человечность", "внутренний голос" персонажей, который Рустам упорно отказывается слушать. Его смущает и мучает внезапная отцовская нежность, которую он испытывает к молодому противнику, он жаждет заткнуть глотку собственной интуиции и всаживает в Сухраба кинжал ей на зло.
В третьей части трилогии Рустам отошел на второй и третий план, но и поумнел. Он становится воспитателем царевича Сиявуша, который вырастает непобедимым воином, одаренным дипломатом, а также мечтателем и философом-утопистом (или не утопистом), всецело преданным идее мира и стремящимся воплотить ее делами. Однако среди жадных львов и змей Турана и Ирана чудесный олень-Сиявуш обречен на гибель. И может быть полезно заметить, что даже здесь Рустам продолжает обвинять в своих бедах внешние причины. В гибели его сына теперь виноват шах Кавус (что правильно по поэме, но не соответствует сценарию трилогии в предыдущих сериях). И история повторяется: Рустама без его ведома используют, чтобы погубить теперь уже Сиявуша.
Поэма Фирдоуси начинается с похвального слова разуму. Второй фильм трилогии по мотивам поэмы завершается сожалением, что люди, развязывающие войны, так и не стали умнее. Так соблюдена общая идея и к ней в придачу введена новая: предостережение добру не быть простодушным и близоруким. Изящный венец на голову древнего сказания, но все-таки - в заключение не могу не отметить - смущает, что по ходу фильма один и тот же образ слепого певеца является и глашатаем истины, и личиной для духа лжи. Может показаться, что вся история пересказана зрителю от имени Тулада.