Две книги, три друга (ч.1)
Nov. 3rd, 2008 12:00 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
valya_15Планировалось написать краткое, но содержательное «Сравнение между пьесой «Ромео и Джульетта» У.Шекспира и романом «Три товарища» Э.М.Ремарка».
Примерно с середины я заметила, что получается девичья, даже девчачья, болтовня о мальчиках. Пространная и со всем свойственным жанру легкомыслием.
Но эту болтовню я добросовестно дописала, прицепила философический финал и с сегодняшнего дня по частям выкладываю.
Там, действительно, есть что и кого сравнить.
«Мне так понравилась эта трагедия, что я решил сочинить ее еще раз».
Х.ф. «Андерсен. Жизнь без любви»
Не дописала я, наверное, школьных сочинений на тему «Образ героя такого-то..» Вот и нравится мне обсуждать разных литературных персонажей. Причем произведения все старые, известные и герои такие, о которых можно только «ту же жижу разводить пожиже…» (С)
Но я не знаю, не глупо ли говорить о литературной тени как о человеке, которого можно, например, взять за руку. «Вот она мне нравится, такой я хочу стать, с ним бы я в разведку не пошла, а вот с ним бы с удовольствием поболтала…» Как будто это должно быть приятно и мне, и автору, потому что именно этой цели автор добивался. Но, может, хватит делать вид, что меня легко обворожить вымыслом и пора заявить, что, мол, хватит, на мякине не проведешь? Поверив, что они все живые, мне хочется комментировать поступки героев и строить версии альтернативного развития вроде: «что было бы, если бы подождал травиться этот дурачок?» Любая версия «благополучного разрешения конфликта» калечит и уничтожает ту самую сказку, которая именно такой, как она есть, стала необходима людям и меня вывела из равнодушия. А раз литературный герой – живой человек, то и не нужно подгонять его под какой-то шаблон, прозванный идеалом. Живой человек поступает не как надо, чтобы все было хорошо, а так, как он поступает. Без его именно этих достоинств и несообразностей, опять же, сказки бы не было. Не лучше ли посмотреть по-другому: как он сделан? Какие слова поставил рядом чародей, чье имя значится на обложке, чтобы я забыла о нем, но поверила, что могу за руку удержать придуманный им призрак?
Все же, пока возможно, я не намерена себе отказывать в удовольствии простодушного чтения. Иногда, войдя в аналитический азарт, я спохватываюсь, поняв, что говорю сама с собой о литературном герое как о человеке, который существует вне книги – или как будто я сама существую в ней. Вот недавно вычислила один секрет Полишинеля и ужасно горжусь открытием, так как дошла до него своим умом: критику не читала, и никто мне такого не говорил. Вследствие чего возникли мысли – очевидно, не новые, но самостоятельные. Америку каждый вновь приезжий открывает для себя.
Три друга, три хороших парня.
Один – весь из себя правильный, добросовестный и положительный (в смысле – «на него можно положиться»), но его несколько заслоняют двое его более темпераментных дружков.
Другой – шутник и насмешник, и непоседа, который внезапно нелепо погибнет.
И третий, младший из троих, соединяющий в себе отчасти качества двух первых и потребность любить. Именно его выберет замечательная девушка, которая представляется ему существом из другого мира. Их любовь станет смыслом его жизни, и однако, он потеряет ее, он увидит ее мертвой.
Как зовут эту троицу?
Если им тридцать-за тридцать и они пашут в авторемонтной мастерской, им дышит в спины первая мировая с газовыми атаками и прочими своими незабываемыми прелестями, будь они прокляты, а за окном – побежденная в этой войне Германия накануне «Великой Депрессии» и уже поднимает голову нацизм, то зовут их соответственно Отто Кестер, Готтфрид Ленц и Робби Локамп, а вместе они – «Три товарища».
А если им не нужно заботиться о хлебе насущном и они – дворянчики по двадцать-около двадцати лет и вместе отправляются на бал танцевать в масках в затишье между разборками (сегодня один из них дрался и уцелел, а завтра убьют другого) двух равно уважаемых семей на улицах прекрасной Вероны, а вокруг цветет Возрождение, – правда не совсем понятно, итальянское или английское, – тогда это…ну да, это Бенволио, Меркуцио и Ромео Монтеккьо, более известный как Ромео Монтекки, и он встретит свою Джульетту прямо сейчас.
Из троих для Джульетты существует только один с начала и до самого конца. Пат Хольман знакома со всеми тремя, и она их четвертый товарищ. Ее любит Роберт, ею увлекся Ленц, а Кестеру она нравится, но он покажет это лишь при прощании.
Шекспиру были нужны персонажи-«спутники», чтобы по контрасту с ними показать характеры Ромео и Джульетты, двух чистых детей. Он создал эти «спутники», взяв наброски, бывшие в более ранних версиях легенды. А Ремарку не нужна была смертельная вражда родителей влюбленных, чтобы создать контраст с большим и настоящим чувством – ужас прошлого, убожество настоящего, устрашающая тень будущего (во сколько завываний!) справились с этой задачей за нее.
Получается, что обстоятельства немного другие, но карма та же. Характеры, впрочем, в действительности не одни и те же – они отличаются настолько, насколько это нужно Ремарку для его замысла, постольку, поскольку у него в романе больше места, чтобы расписать и рассказать, и еще потому, что много оттенков отличают между собой людей, которых первый поверхностный взгляд отнес к одному «человеческому типу».
Установив совпадения, отмеченные выше, я сперва решила, что Ремарк бессмертную легенду о влюбленных римейканул. Но римейк у него полемический: ведь в характерах есть различия, и некоторые узнаваемые мотивы развиваются по-другому, даже «с вызовом» легенде. Уже почти окончив сравнение только между двумя текстами, без подключения предыстории, я полезла более внимательно, чем прежде, изучать биографию Ремарка и убедилась, что на создание «Трех товарищей» все-таки влияли люди и события не из художественной литературы. Например, прототипами главных героев принято считать самого автора и его первую законную супругу, с которой они дважды женились и разводились, которая на самом деле страдала от чахотки, но пережила Ремарка почти на пять лет.
Но даже после этого созвучие имен «Роберт» и «Ромео» представляется мне неслучайным, как и замеченное сходство образов. Во всяком случае, два произведения можно сравнивать так, как сравнила их я. Не для науки – так для удовольствия.
Рассудок
Знаете, что я придумала? – надо бы уважаемого Б.Акунина натравить на «Ромео и Джульетту». Если только он еще не натравился сам. Великая трагедия простится быть ироническим детективом. Не вражда родителей, не слишком заумный замысел фра Лоренцо, не слишком большая чувствительность Ромео и не злой рок погубили влюбленных – это сделал хитрый злодей, волк в овечьей шкуре, мастерски притворявшийся благородным другом. Бенволио виноват, коварный Бенволио! Уж слишком он хороший – наверняка притворщик. Добродетельный, в меру ироничный радетель о мире и порядке – ведь это он подстроил, что Ромео пошел на бал к Капулетти, где его увидел этот маньяк дуэлей Тибальт. К слову, в поведении данного подозрительного субъекта наблюдаются противоречия: в первом акте он сам лично дерется с Тибальтом, который его называет по имени, как знакомого, а во втором спрашивает: «А что такое Тибальт?» У Бенволио что, ранний склероз? А почему, почему в третьем акте он не вынул свой меч и не помог разнять дерущихся Тибальта и Меркуцио, хотя Ромео его к этому призывал? А уж не пришил ли он безжалостной рукою невольника чести, раненого друга, который доверчиво просил увести его с места дуэли куда-нибудь, чтобы оказали ему хоть какую-то помощь и чтобы любопытствующие не глазели на него, умирающего? Потом вышел к Ромео с невинным заплаканным лицом и сказал, мол, Рома, иди, набей морду Тибальту за нашего бедного Меркуцио. И, конечно, рассчитывал, что Тибальт и Ромео убьет, а вышло не так. Видите, какой это скользкий тип, господа присяжные! Вы говорите, нужен мотив? А зависть! Ведь эти двое ненормальных, одного из которых, несмотря на влюбчивость и склонность к меланхолии, даже враги признают примером истинного благородства, а второй заболтает и перешутит кого хочешь, задвигают и «выносят» менее выразительного Бенволио, как Хрюша Степашу. Ромео – тот вообще его двоюродный брат и единственный наследник у отца – значит, если от него избавиться, разбогатеть можно! Вы спросите, почему тогда Бенволио перед князем так самоотверженно свидетельствовал в пользу Ромео? Элементарно, если бы он выразил тут всю свою гнусную сущность, не видать бы ему тогда имущества дяди Монтекки. А тут судьба пошла на поводу у его корыстных замыслов, и он не одно – два состояния загреб, проливая крокодильи слезы, еще, наверное, потом по расчету тихо-мирно женился на Розалине. Ганьба! Организуем электростул или общественное порицание вынесем?
….Вот уже и очевидная добродетель должна защищаться от обвинений в лицемерии! Я покаюсь сама: простите, мессэре Бенволио, вы хороший, это на меня не к месту накатило. В порядке извинений признаю: не будь инициативы Бенволио, Ромео не встретил бы Джульетту, и эти двое не познали бы великую любовь. А Бенволио юноша проницательный: сразу понял, что надуманная громогласная любовь Ромео к Розалине погибнет от сравнения. И терпеливый: ведь Меркуцио так его дразнил, а он не обиделся. И самоотверженный друг: предложил казнить себя вместо Ромео, если князь ему не верит. Нормальный и достойный всяческого уважения парень Бенволио, разве что по сравнению с теми двумя хулиганами тусклый.
Вообще, как мне кажется, если автор ставит своего главного героя между двумя противоположностями, это для героя опасно. «Золотая середина» – это совершенство или посредственность? Самый яркий из двух второстепенных имеет потенциал закрыть главного, как, например, Снусмумрик временами затмевает Мумии-тролля. Но, к счастью для Ромео, с начала второго акта, как только он перестал ныть по Розалине, тройка разворачивается таким образом, что Ромео вместо середины оказывается на одном из полюсов, на противоположном – потенциально опасный для его сценического обаяния Меркуцио, а посередке Бенволио, которого таким образом приносят в жертву. Со своим здравомыслием он оттеняет характеры этих двух (причем оттеняет больше Меркуцио, чем Ромео) и работает в качестве «разводного», чтобы они от большой мужской дружбы и итальянской запальчивости, может статься, друг друга не поколотили.
Ремарк добавил подробностей характеру Отто Кестера, сделал его более выразительным и мужественным. В тройке Ромео и его друзей нет, кажется, явного лидера. Среди «трех товарищей» это Кестер. Зачем лишать разум ему должного? Именно разум и выдержка нужны, чтобы руководить – Отто Кестер руководитель. Командир своих двух друзей на войне и хозяин авторемонтной мастерской, где они все работают. Вместе с тем он ведет себя по отношению к ним как товарищ, а не начальник. Он не приказывает, а служит, так как без его помощи не могут обойтись. Живое воплощение надежности. Успокаивает уже одним своим присутствием. Роберт говорит: «Пока жив Кестер, я не мог умереть»(С). Самый сильный и по виду самый внутренне спокойный из трех, но отнюдь не бесстрастный. У него машина «Карл» – призрак шоссе», он – спортсмен, гонщик (а в прошлом летчик) и гонщик-победитель, значит, человек азартный, но великолепно собою владеющий.
Завидное самообладание Отто Кестера не от хорошей жизни. На войне он узнал, что такое страшный азарт сражения, когда ты действуешь как бы не сам. Когда ближе к концу романа Отто делится с Робертом мучающим его воспоминанием о том, как он сбил молодого и беспомощного – и в тот момент безопасного для него – английского летчика, я понимаю: он воспитывал себя, чтобы азарт сражения или соревнования не был и в мирное время сильнее его и не толкал на поступки, о которых он бы потом пожалел. Пусть лучше все, что он делает, будет результатом его решения и на его совести, чем будет навязано какой-то внешней силой.
Главное средство самовыражения этого героя в романе – вождение. Молчаливый Отто запоминается именно за рулем «Карла», с которым кажется единым целым, как будто он такой “автокентавр” ХХ века: «Кестер великолепно вел машину. Он брал повороты, как птица, будто забавлялся. Он не ездил резко, как большинство гонщиков. Когда он взбирался по спирали, можно было спокойно спать, настолько плавно шла машина. Скорость не ощущалась» (С).
Необходимая выручалочка, волшебник на обыкновенной работе. Это он доставил к больной Пат врача, это он привез к ней Роберта в санаторий так быстро, как это только возможно. «Ромео» этой истории имеет слабость к спиртному – Кестер приводит его в себя все тем же методом: лечит автомобильной скоростью. На фоне этих побед не так уж велика победа на автогонках, которая принесла всей компании самую громкую и самую ясную радость. Хочется верить, что с помощью Отто Кестера можно переломить судьбу. Это лишь иллюзия, вызванная уверенностью и упорством. Но именно такую иллюзию называют «спасительной».
Я могу иронизировать на счет шекспировского Бенволио, но не ремарковского Кестера. Бенволио иногда производит впечатление путающегося под ногами, Кестер там, где он появляется, всегда необходим – но не всегда может помочь.
Лучше поздно, чем никогда, я сообразила, что эти две "тройки" так легко сравнивать из-за того, что они, как и многие другие, укладываются в легендарную модель "три богатыря". Сообразила не сразу из-за того, что Кестер куда больше Бенволио похож на Илью Муромца. Одна маленькая деталь: по дороге на бал Бенволио замечает, что the day is out of such prolixity - "нынче многословие не в моде" (пер. Б.Пастернака). Давайте сравним это со всегдашней молчаливостью Кестера...Не думаю, что это совпадение мелочей случайно, как не кажется мне случайным и порок сердца, обнаружившийся у Ленца.
В начале третьего акта трагедии, в сцене двух дуэлей, когда дерутся его друзья, благоразумный Бенволио оказывается беспомощен, хотя в первом акте мог разнимать подравшихся слуг. У Ремарка Отто Кестер иногда полезен тем, что умеет драться и побеждать. Это добрый и справедливый, даже неожиданно сентиментальный, человек, которого обстоятельства вынуждают быть «добром с кулаками», а обстоятельствам его не позавидуешь и свысока их не обсудишь. По другому поводу я бы порассуждала, нужны ли добру кулаки, но теперь не стану. Потому что не могу навязывать свои представления о справедливости и возмездии ни героям Шекспира, ни героям Ремарка.
Ромео мог бы не мстить за убитого друга лично с вялой подачи Бенволио («Ты видишь, вот опять Тибальт кровавый!»): Меркуцио был родственником князя Эскала, и князь отправил бы Тибальта на плаху, убеди его Ромео и Бенволио, что Тибальт – главный виновник случившегося. Но Ромео считает, что друг погиб из-за него, и чувствует себя обязанным действовать лично. Князь Эскал, естественно, против дуэлей, он не допускает, чтобы узурпировали его полномочия, но надо учитывать, что для этих ребят слова «дворянская честь» – это трубный звук, а не пустой: представление о ней значит очень много и может соперничать по значению с заповедью «Не убий», не говоря о покорности централизованной власти.
«Три товарища» Ремарка живут в мире, где больше, чем в мире героев Шекспира, осуждаются месть и «частное правосудие». Функция правосудия всецело принадлежит государству, однако условие справедливого возмездия – не жестокость наказания, а его неотвратимость, а вот это-то как раз государство не то, что не может – не желает обеспечить. В романе Ремарка отчаянное решение Кестера (именно Кестера, а не Роберта) отомстить за убитого друга Ленца противопоставлено торжествующему беззаконию. Это одно из проявлений общего конфликта романа: «люди – безжалостное время».
« - Почему ты не сообщил следователям приметы? Это помогло бы розыску. Ведь мы его разглядели достаточно подробно.
Кестер посмотрел на меня.
- Потому что мы это обделаем сами, без полиции. Ты что же думаешь?..- Его голос стал совсем тихим, сдавленным и страшным. – Думаешь, я препоручу его полиции? Чтобы он отделался несколькими годами тюрьмы? Сам знаешь, как кончаются такие процессы! Эти парни знают, что они найдут милосердных судей! Не выйдет! Если бы полиция даже и нашла его, я заявил бы, что это не он! Сам его раздобуду! Готтфрид мертвый, а он живой! Не будет этого!» (С)
Ремарку нужно решение Кестера мстить, чтобы показать его искреннюю привязанность к покойному Готтфриду, раскрыть, какое у Кестера представление о справедливости, и подчеркнуть: если убийцу Готтфрида не накажут его друзья, этого вообще никто не сделает. Кестер любит своих друзей и готов жертвовать собой за них, а с врагами он может быть и жестоким. Но за Готтфрида отомстит другой человек. Ремарку не нужен Кестер-убийца. Достаточно рассказа об английском летчике: «Я не знал этого паренька, и он мне ничего плохого не сделал. Я долго не мог успокоиться, гораздо дольше, чем в других случаях. С трудом заглушил совесть, сказав себе: «Война есть война!» Но говорю тебе, если я не прикончу подлеца, убившего Готтфрида, пристрелившего его без всякой причины, как собаку, значит эта история с англичанином была страшным преступлением. Понимаешь ты это?» (С)
Как это часто бывает, тот, на чью силу и выдержку полагаются другие, должен замыкаться и терпеть свои личные беспокойства в одиночку. Кестер позволяет себе открыть душу перед Робертом лишь тогда, когда ему приходится тяжелее всего.
У Отто Кестера нет девушки. Почему – Ремарк скупо объясняет. Кестер согласен со словами Ленца, что в любви мешает рассудочность. И он боится привязываться, потому что жизнь приучила его к мысли, что все проходит. «Только не принимать ничего близко к сердцу, – говорил Кестер. – Ведь то, что примешь, хочешь удержать. А удержать нельзя ничего». (С)
В сцене бала у Капулетти один из слуг роняет фразу: “The longer liver takes all” – «Кто других переживет, все заберет» – это про Бенволио. Факт, что он переживет своих двух друзей. Действительно, смерть Ромео и его жены Джульетты может сделать Бенволио наследником не одного, а сразу двух враждовавших домов, и формально пойти ему на пользу – но чтоб ее, эту пользу! Такие непрошеные дары судьбы тягостны. У Ремарка Отто Кестер, напротив, теряет все: мастерскую пришлось продать, и для того, чтобы получить деньги на продолжение пребывания Пат в санатории, он жертвует своим сокровищем, продает «Карла», «о котором он говорил, что охотнее потеряет руку, чем эту машину» (С). Таким образом, это Роберт/Ромео оказывается в положении того, кому жизнь навязала прибыль за счет друга: «Беспомощно стоял я у окна почты. Охотнее всего я тотчас же отправил бы деньги обратно. Но этого нельзя было делать. Они были необходимы нам»(С). Жертва Кестера не спасет Пат. Можно, впрочем, додумать, что потом, когда опустится занавес, присутствие Отто рядом с Робертом окажется подспорьем для главного героя и поможет как-то пережить смерть возлюбленной. Но незадолго до финального занавеса Кестер уезжает и исчезает со страниц романа. В последних сценах Роберт и Пат остаются вдвоем, потом – Роберт один.
(продолжение следует)
Примерно с середины я заметила, что получается девичья, даже девчачья, болтовня о мальчиках. Пространная и со всем свойственным жанру легкомыслием.
Но эту болтовню я добросовестно дописала, прицепила философический финал и с сегодняшнего дня по частям выкладываю.
Там, действительно, есть что и кого сравнить.
«Мне так понравилась эта трагедия, что я решил сочинить ее еще раз».
Х.ф. «Андерсен. Жизнь без любви»
Не дописала я, наверное, школьных сочинений на тему «Образ героя такого-то..» Вот и нравится мне обсуждать разных литературных персонажей. Причем произведения все старые, известные и герои такие, о которых можно только «ту же жижу разводить пожиже…» (С)
Но я не знаю, не глупо ли говорить о литературной тени как о человеке, которого можно, например, взять за руку. «Вот она мне нравится, такой я хочу стать, с ним бы я в разведку не пошла, а вот с ним бы с удовольствием поболтала…» Как будто это должно быть приятно и мне, и автору, потому что именно этой цели автор добивался. Но, может, хватит делать вид, что меня легко обворожить вымыслом и пора заявить, что, мол, хватит, на мякине не проведешь? Поверив, что они все живые, мне хочется комментировать поступки героев и строить версии альтернативного развития вроде: «что было бы, если бы подождал травиться этот дурачок?» Любая версия «благополучного разрешения конфликта» калечит и уничтожает ту самую сказку, которая именно такой, как она есть, стала необходима людям и меня вывела из равнодушия. А раз литературный герой – живой человек, то и не нужно подгонять его под какой-то шаблон, прозванный идеалом. Живой человек поступает не как надо, чтобы все было хорошо, а так, как он поступает. Без его именно этих достоинств и несообразностей, опять же, сказки бы не было. Не лучше ли посмотреть по-другому: как он сделан? Какие слова поставил рядом чародей, чье имя значится на обложке, чтобы я забыла о нем, но поверила, что могу за руку удержать придуманный им призрак?
Все же, пока возможно, я не намерена себе отказывать в удовольствии простодушного чтения. Иногда, войдя в аналитический азарт, я спохватываюсь, поняв, что говорю сама с собой о литературном герое как о человеке, который существует вне книги – или как будто я сама существую в ней. Вот недавно вычислила один секрет Полишинеля и ужасно горжусь открытием, так как дошла до него своим умом: критику не читала, и никто мне такого не говорил. Вследствие чего возникли мысли – очевидно, не новые, но самостоятельные. Америку каждый вновь приезжий открывает для себя.
Три друга, три хороших парня.
Один – весь из себя правильный, добросовестный и положительный (в смысле – «на него можно положиться»), но его несколько заслоняют двое его более темпераментных дружков.
Другой – шутник и насмешник, и непоседа, который внезапно нелепо погибнет.
И третий, младший из троих, соединяющий в себе отчасти качества двух первых и потребность любить. Именно его выберет замечательная девушка, которая представляется ему существом из другого мира. Их любовь станет смыслом его жизни, и однако, он потеряет ее, он увидит ее мертвой.
Как зовут эту троицу?
Если им тридцать-за тридцать и они пашут в авторемонтной мастерской, им дышит в спины первая мировая с газовыми атаками и прочими своими незабываемыми прелестями, будь они прокляты, а за окном – побежденная в этой войне Германия накануне «Великой Депрессии» и уже поднимает голову нацизм, то зовут их соответственно Отто Кестер, Готтфрид Ленц и Робби Локамп, а вместе они – «Три товарища».
А если им не нужно заботиться о хлебе насущном и они – дворянчики по двадцать-около двадцати лет и вместе отправляются на бал танцевать в масках в затишье между разборками (сегодня один из них дрался и уцелел, а завтра убьют другого) двух равно уважаемых семей на улицах прекрасной Вероны, а вокруг цветет Возрождение, – правда не совсем понятно, итальянское или английское, – тогда это…ну да, это Бенволио, Меркуцио и Ромео Монтеккьо, более известный как Ромео Монтекки, и он встретит свою Джульетту прямо сейчас.
Из троих для Джульетты существует только один с начала и до самого конца. Пат Хольман знакома со всеми тремя, и она их четвертый товарищ. Ее любит Роберт, ею увлекся Ленц, а Кестеру она нравится, но он покажет это лишь при прощании.
Шекспиру были нужны персонажи-«спутники», чтобы по контрасту с ними показать характеры Ромео и Джульетты, двух чистых детей. Он создал эти «спутники», взяв наброски, бывшие в более ранних версиях легенды. А Ремарку не нужна была смертельная вражда родителей влюбленных, чтобы создать контраст с большим и настоящим чувством – ужас прошлого, убожество настоящего, устрашающая тень будущего (во сколько завываний!) справились с этой задачей за нее.
Получается, что обстоятельства немного другие, но карма та же. Характеры, впрочем, в действительности не одни и те же – они отличаются настолько, насколько это нужно Ремарку для его замысла, постольку, поскольку у него в романе больше места, чтобы расписать и рассказать, и еще потому, что много оттенков отличают между собой людей, которых первый поверхностный взгляд отнес к одному «человеческому типу».
Установив совпадения, отмеченные выше, я сперва решила, что Ремарк бессмертную легенду о влюбленных римейканул. Но римейк у него полемический: ведь в характерах есть различия, и некоторые узнаваемые мотивы развиваются по-другому, даже «с вызовом» легенде. Уже почти окончив сравнение только между двумя текстами, без подключения предыстории, я полезла более внимательно, чем прежде, изучать биографию Ремарка и убедилась, что на создание «Трех товарищей» все-таки влияли люди и события не из художественной литературы. Например, прототипами главных героев принято считать самого автора и его первую законную супругу, с которой они дважды женились и разводились, которая на самом деле страдала от чахотки, но пережила Ремарка почти на пять лет.
Но даже после этого созвучие имен «Роберт» и «Ромео» представляется мне неслучайным, как и замеченное сходство образов. Во всяком случае, два произведения можно сравнивать так, как сравнила их я. Не для науки – так для удовольствия.
Рассудок
Знаете, что я придумала? – надо бы уважаемого Б.Акунина натравить на «Ромео и Джульетту». Если только он еще не натравился сам. Великая трагедия простится быть ироническим детективом. Не вражда родителей, не слишком заумный замысел фра Лоренцо, не слишком большая чувствительность Ромео и не злой рок погубили влюбленных – это сделал хитрый злодей, волк в овечьей шкуре, мастерски притворявшийся благородным другом. Бенволио виноват, коварный Бенволио! Уж слишком он хороший – наверняка притворщик. Добродетельный, в меру ироничный радетель о мире и порядке – ведь это он подстроил, что Ромео пошел на бал к Капулетти, где его увидел этот маньяк дуэлей Тибальт. К слову, в поведении данного подозрительного субъекта наблюдаются противоречия: в первом акте он сам лично дерется с Тибальтом, который его называет по имени, как знакомого, а во втором спрашивает: «А что такое Тибальт?» У Бенволио что, ранний склероз? А почему, почему в третьем акте он не вынул свой меч и не помог разнять дерущихся Тибальта и Меркуцио, хотя Ромео его к этому призывал? А уж не пришил ли он безжалостной рукою невольника чести, раненого друга, который доверчиво просил увести его с места дуэли куда-нибудь, чтобы оказали ему хоть какую-то помощь и чтобы любопытствующие не глазели на него, умирающего? Потом вышел к Ромео с невинным заплаканным лицом и сказал, мол, Рома, иди, набей морду Тибальту за нашего бедного Меркуцио. И, конечно, рассчитывал, что Тибальт и Ромео убьет, а вышло не так. Видите, какой это скользкий тип, господа присяжные! Вы говорите, нужен мотив? А зависть! Ведь эти двое ненормальных, одного из которых, несмотря на влюбчивость и склонность к меланхолии, даже враги признают примером истинного благородства, а второй заболтает и перешутит кого хочешь, задвигают и «выносят» менее выразительного Бенволио, как Хрюша Степашу. Ромео – тот вообще его двоюродный брат и единственный наследник у отца – значит, если от него избавиться, разбогатеть можно! Вы спросите, почему тогда Бенволио перед князем так самоотверженно свидетельствовал в пользу Ромео? Элементарно, если бы он выразил тут всю свою гнусную сущность, не видать бы ему тогда имущества дяди Монтекки. А тут судьба пошла на поводу у его корыстных замыслов, и он не одно – два состояния загреб, проливая крокодильи слезы, еще, наверное, потом по расчету тихо-мирно женился на Розалине. Ганьба! Организуем электростул или общественное порицание вынесем?
….Вот уже и очевидная добродетель должна защищаться от обвинений в лицемерии! Я покаюсь сама: простите, мессэре Бенволио, вы хороший, это на меня не к месту накатило. В порядке извинений признаю: не будь инициативы Бенволио, Ромео не встретил бы Джульетту, и эти двое не познали бы великую любовь. А Бенволио юноша проницательный: сразу понял, что надуманная громогласная любовь Ромео к Розалине погибнет от сравнения. И терпеливый: ведь Меркуцио так его дразнил, а он не обиделся. И самоотверженный друг: предложил казнить себя вместо Ромео, если князь ему не верит. Нормальный и достойный всяческого уважения парень Бенволио, разве что по сравнению с теми двумя хулиганами тусклый.
Вообще, как мне кажется, если автор ставит своего главного героя между двумя противоположностями, это для героя опасно. «Золотая середина» – это совершенство или посредственность? Самый яркий из двух второстепенных имеет потенциал закрыть главного, как, например, Снусмумрик временами затмевает Мумии-тролля. Но, к счастью для Ромео, с начала второго акта, как только он перестал ныть по Розалине, тройка разворачивается таким образом, что Ромео вместо середины оказывается на одном из полюсов, на противоположном – потенциально опасный для его сценического обаяния Меркуцио, а посередке Бенволио, которого таким образом приносят в жертву. Со своим здравомыслием он оттеняет характеры этих двух (причем оттеняет больше Меркуцио, чем Ромео) и работает в качестве «разводного», чтобы они от большой мужской дружбы и итальянской запальчивости, может статься, друг друга не поколотили.
Ремарк добавил подробностей характеру Отто Кестера, сделал его более выразительным и мужественным. В тройке Ромео и его друзей нет, кажется, явного лидера. Среди «трех товарищей» это Кестер. Зачем лишать разум ему должного? Именно разум и выдержка нужны, чтобы руководить – Отто Кестер руководитель. Командир своих двух друзей на войне и хозяин авторемонтной мастерской, где они все работают. Вместе с тем он ведет себя по отношению к ним как товарищ, а не начальник. Он не приказывает, а служит, так как без его помощи не могут обойтись. Живое воплощение надежности. Успокаивает уже одним своим присутствием. Роберт говорит: «Пока жив Кестер, я не мог умереть»(С). Самый сильный и по виду самый внутренне спокойный из трех, но отнюдь не бесстрастный. У него машина «Карл» – призрак шоссе», он – спортсмен, гонщик (а в прошлом летчик) и гонщик-победитель, значит, человек азартный, но великолепно собою владеющий.
Завидное самообладание Отто Кестера не от хорошей жизни. На войне он узнал, что такое страшный азарт сражения, когда ты действуешь как бы не сам. Когда ближе к концу романа Отто делится с Робертом мучающим его воспоминанием о том, как он сбил молодого и беспомощного – и в тот момент безопасного для него – английского летчика, я понимаю: он воспитывал себя, чтобы азарт сражения или соревнования не был и в мирное время сильнее его и не толкал на поступки, о которых он бы потом пожалел. Пусть лучше все, что он делает, будет результатом его решения и на его совести, чем будет навязано какой-то внешней силой.
Главное средство самовыражения этого героя в романе – вождение. Молчаливый Отто запоминается именно за рулем «Карла», с которым кажется единым целым, как будто он такой “автокентавр” ХХ века: «Кестер великолепно вел машину. Он брал повороты, как птица, будто забавлялся. Он не ездил резко, как большинство гонщиков. Когда он взбирался по спирали, можно было спокойно спать, настолько плавно шла машина. Скорость не ощущалась» (С).
Необходимая выручалочка, волшебник на обыкновенной работе. Это он доставил к больной Пат врача, это он привез к ней Роберта в санаторий так быстро, как это только возможно. «Ромео» этой истории имеет слабость к спиртному – Кестер приводит его в себя все тем же методом: лечит автомобильной скоростью. На фоне этих побед не так уж велика победа на автогонках, которая принесла всей компании самую громкую и самую ясную радость. Хочется верить, что с помощью Отто Кестера можно переломить судьбу. Это лишь иллюзия, вызванная уверенностью и упорством. Но именно такую иллюзию называют «спасительной».
Я могу иронизировать на счет шекспировского Бенволио, но не ремарковского Кестера. Бенволио иногда производит впечатление путающегося под ногами, Кестер там, где он появляется, всегда необходим – но не всегда может помочь.
Лучше поздно, чем никогда, я сообразила, что эти две "тройки" так легко сравнивать из-за того, что они, как и многие другие, укладываются в легендарную модель "три богатыря". Сообразила не сразу из-за того, что Кестер куда больше Бенволио похож на Илью Муромца. Одна маленькая деталь: по дороге на бал Бенволио замечает, что the day is out of such prolixity - "нынче многословие не в моде" (пер. Б.Пастернака). Давайте сравним это со всегдашней молчаливостью Кестера...Не думаю, что это совпадение мелочей случайно, как не кажется мне случайным и порок сердца, обнаружившийся у Ленца.
В начале третьего акта трагедии, в сцене двух дуэлей, когда дерутся его друзья, благоразумный Бенволио оказывается беспомощен, хотя в первом акте мог разнимать подравшихся слуг. У Ремарка Отто Кестер иногда полезен тем, что умеет драться и побеждать. Это добрый и справедливый, даже неожиданно сентиментальный, человек, которого обстоятельства вынуждают быть «добром с кулаками», а обстоятельствам его не позавидуешь и свысока их не обсудишь. По другому поводу я бы порассуждала, нужны ли добру кулаки, но теперь не стану. Потому что не могу навязывать свои представления о справедливости и возмездии ни героям Шекспира, ни героям Ремарка.
Ромео мог бы не мстить за убитого друга лично с вялой подачи Бенволио («Ты видишь, вот опять Тибальт кровавый!»): Меркуцио был родственником князя Эскала, и князь отправил бы Тибальта на плаху, убеди его Ромео и Бенволио, что Тибальт – главный виновник случившегося. Но Ромео считает, что друг погиб из-за него, и чувствует себя обязанным действовать лично. Князь Эскал, естественно, против дуэлей, он не допускает, чтобы узурпировали его полномочия, но надо учитывать, что для этих ребят слова «дворянская честь» – это трубный звук, а не пустой: представление о ней значит очень много и может соперничать по значению с заповедью «Не убий», не говоря о покорности централизованной власти.
«Три товарища» Ремарка живут в мире, где больше, чем в мире героев Шекспира, осуждаются месть и «частное правосудие». Функция правосудия всецело принадлежит государству, однако условие справедливого возмездия – не жестокость наказания, а его неотвратимость, а вот это-то как раз государство не то, что не может – не желает обеспечить. В романе Ремарка отчаянное решение Кестера (именно Кестера, а не Роберта) отомстить за убитого друга Ленца противопоставлено торжествующему беззаконию. Это одно из проявлений общего конфликта романа: «люди – безжалостное время».
« - Почему ты не сообщил следователям приметы? Это помогло бы розыску. Ведь мы его разглядели достаточно подробно.
Кестер посмотрел на меня.
- Потому что мы это обделаем сами, без полиции. Ты что же думаешь?..- Его голос стал совсем тихим, сдавленным и страшным. – Думаешь, я препоручу его полиции? Чтобы он отделался несколькими годами тюрьмы? Сам знаешь, как кончаются такие процессы! Эти парни знают, что они найдут милосердных судей! Не выйдет! Если бы полиция даже и нашла его, я заявил бы, что это не он! Сам его раздобуду! Готтфрид мертвый, а он живой! Не будет этого!» (С)
Ремарку нужно решение Кестера мстить, чтобы показать его искреннюю привязанность к покойному Готтфриду, раскрыть, какое у Кестера представление о справедливости, и подчеркнуть: если убийцу Готтфрида не накажут его друзья, этого вообще никто не сделает. Кестер любит своих друзей и готов жертвовать собой за них, а с врагами он может быть и жестоким. Но за Готтфрида отомстит другой человек. Ремарку не нужен Кестер-убийца. Достаточно рассказа об английском летчике: «Я не знал этого паренька, и он мне ничего плохого не сделал. Я долго не мог успокоиться, гораздо дольше, чем в других случаях. С трудом заглушил совесть, сказав себе: «Война есть война!» Но говорю тебе, если я не прикончу подлеца, убившего Готтфрида, пристрелившего его без всякой причины, как собаку, значит эта история с англичанином была страшным преступлением. Понимаешь ты это?» (С)
Как это часто бывает, тот, на чью силу и выдержку полагаются другие, должен замыкаться и терпеть свои личные беспокойства в одиночку. Кестер позволяет себе открыть душу перед Робертом лишь тогда, когда ему приходится тяжелее всего.
У Отто Кестера нет девушки. Почему – Ремарк скупо объясняет. Кестер согласен со словами Ленца, что в любви мешает рассудочность. И он боится привязываться, потому что жизнь приучила его к мысли, что все проходит. «Только не принимать ничего близко к сердцу, – говорил Кестер. – Ведь то, что примешь, хочешь удержать. А удержать нельзя ничего». (С)
В сцене бала у Капулетти один из слуг роняет фразу: “The longer liver takes all” – «Кто других переживет, все заберет» – это про Бенволио. Факт, что он переживет своих двух друзей. Действительно, смерть Ромео и его жены Джульетты может сделать Бенволио наследником не одного, а сразу двух враждовавших домов, и формально пойти ему на пользу – но чтоб ее, эту пользу! Такие непрошеные дары судьбы тягостны. У Ремарка Отто Кестер, напротив, теряет все: мастерскую пришлось продать, и для того, чтобы получить деньги на продолжение пребывания Пат в санатории, он жертвует своим сокровищем, продает «Карла», «о котором он говорил, что охотнее потеряет руку, чем эту машину» (С). Таким образом, это Роберт/Ромео оказывается в положении того, кому жизнь навязала прибыль за счет друга: «Беспомощно стоял я у окна почты. Охотнее всего я тотчас же отправил бы деньги обратно. Но этого нельзя было делать. Они были необходимы нам»(С). Жертва Кестера не спасет Пат. Можно, впрочем, додумать, что потом, когда опустится занавес, присутствие Отто рядом с Робертом окажется подспорьем для главного героя и поможет как-то пережить смерть возлюбленной. Но незадолго до финального занавеса Кестер уезжает и исчезает со страниц романа. В последних сценах Роберт и Пат остаются вдвоем, потом – Роберт один.
(продолжение следует)
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2008-11-03 08:01 pm (UTC)Я "Трех товарищей" первый раз со школы перечитала, чтобы проверить свою мысль о сходстве. Вернее сначала я перечитала "Ромео и Джульетту", потом смутно вспомнила "Трех товарищей", и поняла что они мне кого-то напоминают. Особенно бедняга Ленц.
no subject
Date: 2008-11-03 08:35 pm (UTC)no subject
Date: 2008-11-06 03:07 pm (UTC)no subject
Date: 2008-11-06 04:30 pm (UTC)