Испытание чести
Jun. 30th, 2013 11:55 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
valya_15Мое собственное маленькое исследование темы "Капитанская дочка" и (некоторые) романы сэра Вальтера Скотта".
Сколько времени в доме есть Вальтер Скотт, столько я не читала "Пуритан" (в оригинале - "Old Mortality", т.е. приблизительно "Старые люди (букв. "смертные")", "Люди прежнего времени"). Почему - могу объяснить легко, хотя объяснять несколько стыдно: в подростковую пору, когда я впервые, как и многие, добралась до сэра Вальтера, меня интересовали "Айвенго" и "Квентин Дорвард", а шотландская тематика не занимала, как и гражданская война по религиозному поводу. Должна, к сожалению, признать, что и сейчас полубиблейское красноречие пламенной бабуси Моз производит на меня скорее тягостное впечатление, а в исторической терминологии "камеронцы", "эрастиане" и подобной я путаюсь. Однако я теперь решила, что "Пуритане" могут быть мне полезны, и они, действительно, оказались полезны во многих отношениях; одно из них - я сделала собственные замечания насчет связей этого романа с "Капитанской дочкой" А.С. Пушкина. (Потому что впервые увидела эти связи собственными глазами). И захотела свои замечания записать.
Тот факт, что Пушкин, работая над "Капитанской дочкой" перечитывал любимого им Вальтера Скотта, и что "Дочка" носит многочисленные следы этого общения (не с одним, а с очень многими романами сэра Вальтера) никогда не скрывался, не отрицался и дал почву для комментариев и исследований. Поэтому какие-либо новые наблюдения из серии "здесь похоже, и тут похоже" здесь сложно сделать. (А предметом настоящих исследований, кстати, становится не просто "похожесть", но характер изменения: почему похоже, чем отличается, и означает эта отсылка заимствование или же самостоятельную творческую переработку). Но то, как читатель воспринимает и как толкует это сходство, остается зависимым от индивидуальности. Поэтому, на мой взгляд, здесь тот случай, когда один и тот же материал может послужить для разных выводов.
Что остановило мое внимание именно в "Пуританах": "Пуритане" начинаются с того эпизода, которым заканчивается "Капитанская дочка". Благородный герой (Петр Гринев и Генри Мортон) несет ответственность за общение с мятежником (Пугачевым и Белфуром Берли, фанатиком, вождем повстанцев) и его обвиняют в пособничестве мятежнику. И честь, и жизнь его в опасности, хотя в действительности героя обвинять не в чем (Гринев на самом деле не переходил на сторону пугачевцев, а Мортон предоставил Берли убежище в опасности как старому другу своего покойного отца, не более того). Героиня спасает героя (Маша едет просить императрицу, а Эдит просит лорда Эвендила вступиться за Мортона перед Грэмом Клеверхаузом).
Из-за этого "Пуритане" в начале чтения могут создавать впечатление "Капитанской дочки", "прокрученной назад": сначала героя судят власти, а потом он попадает к мятежниками. (Генри Мортон затем опять попадает на суд власти, и теперь уже его спасает Грэм Клеверхауз).
Но отношения между Гриневым и Пугачевым совсем не те, что между Мортоном и Берли: хотя Мортона и восхищает отвага Берли, тот ему вовсе не нравится, а Берли тоже не нравится Мортон - он им только пользуется и против воли втягивает в свое дело.
Если Пугачев - злодей для всех, кроме одного Гринева, то Берли - только злодей, и карьерист, и фанатик. Сомнения в своей правоте Берли считает дьявольскими кознями. Тогда как Пугачев знает, что он не государь Петр Федорович и лишь испытывает судьбу: "Разве нет удачи удалому?"
Генри Мортон вначале романа говорит, что свою страну не любит, и хотел бы ехать за границу - вполне узнаваемая позиция дезориентированного в условиях "стабильной нестабильности" человека, уставшего от дрязг, в которых он ни одну сторону не поддерживает по велению сердца. Оказавшись одним из командиров камеронцев, Мортон изменяет власти, но не чести благородного (в смысле души, а не родословной) человека: не прекращает искать разумного решения конфликта, которым должно было бы стать применение сторон. Гринев знает ту сторону, которой он должен служить "Я присягал государыне императрице" - и не отступал от нее ни под влиянием внезапно проявившихся страстей, ни по принуждению людей и обстоятельств.
Мортон и Берли, как и Гринев и Пугачев (а также как Френк Осблодистен и Роб Рой) неразрывно соединены странными обстоятельствами - и об этом прямо говорится, - но когда Мортон говорит, что ему жаль Берли, это совсем не та жалость, которую испытывает Гринев к Пугачеву: она основана не на любви, а на ужасе и отвращении.
Пугачев спасает от Швабрина бедную сироту, оказавшуюся дочерью капитана Миронова, когда Гринев об этом просит - при этом он не отбирает свою милость, когда узнает, кто на самом деле эта сирота. Ближе к концу "Пуритан" складывается похожая ситуация, имеющая здесь противоположное разрешение: Мортон приходит к Берли просить помощи для Эдит и Эвендила (при этом он не рассчитывает, что Эдит станет когда-нибудь его невестой), Берли с ожесточением отказывает.
Конечно, из тех романов сэра Вальтера, которые я читала (потому что я пока читала не все :-)), легче всего с "Капитанской дочкой" сравнить "Роба Роя". Уж очень узнаваемо похожи форма и любовная линия. Герой пишет воспоминания о своею юности; молодым человеком он (Гринев и Осболдистен) отправлен из отцовского дома, по дороге встретил неизвестного, впоследствии оказавшегося "знаменитым разбойником", и со временем выяснилось, что их судьбы таинственным образом связаны: разбойник для героя окажется благодетелем. В пункте своего назначения герой встречает девушку, которая его покорит (Маша Миронова и Диана Вернон); девушку эту преследует местный негодяй (Швабрин и Рашли), который клевещет на героиню перед героем, а далее проявляет себя как предатель.
Но по характеру Роб Рой вовсе не похож на пушкинского Пугачева. Именем Пугачева и в его глазах творятся зверства, подобные которым может творить из мести жена Роб Роя в его отсутствие, но сам он не допускает такого. О Робе сказано что он "незлобивый и дальновидный"; ни того, ни другого нельзя сказать о Пугачеве. Пожалуй, он "незлобивый" с Гриневым, но дальновидным его назвать нельзя. Разве что в том отношении, что он видит издали свою гибель, Пугачев - обреченный злодей, тогда как Роб Рой - это помилованный судьбой удалец. Но Пугачев - это чернота с манящим проблеском, а Роб Рой больше "облагороженный", более "литературный" разбойник, напрашивающийся без особого труда на сходство с Робин Гудом.
Что, конечно, бросается в глаза - это что у Вальтера Скотта есть "два Роба Роя": в обширном предисловии к роману, носящем характер документального очерка, где Роб Рой, по признанию самого автора, - сложная и противоречивая личность, и в самом романе, где Роб Рой - скажем так: личность, предназначенная автором для читательской симпатии. Подобным образом и у Пушкина есть "два Пугачева": в "Истории Пугачева" и в "Капитанской дочке". "История" написана раньше романа, и поэтому можно рассматривать ее как вариант подобного же "предисловия". Об одном и том же герое вначале следует рассказ историка, затем - рассказ поэта.
Непременно нужно вспомнить также "Уэверли" - из-за многих эпизодов, хотя бы из-за последнего привета перед казнью: прощального взмаха рукой Фергюса Эдуарду и прощального кивка Пугачева Гриневу. Но прежде всего - из-за заявленной общности темы "колеблющейся чести" героя. Уэверли, в отличие от Гринева, сражается в войсках повстанцев, хотя это и стало результатом интриги и недоразумения.
Занятно наблюдать, как может меняться восприятие пушкинских героев, если сравнивать их с героями сэра Вальтера и, так сказать, "помещать их в более широкий контекст" вальтерскоттовских романов. Петруша Гринев, например, смотрится как отрезвляющая пародия на Фрэнка Осболдистена и Эдуарда Уэверли, так как те - серьезные юноши возвышенных устремлений, а Гринев в начале романа - просто барский сынок-оболтус. Но все трое - "представители автора" в каждом из романов, и все трое - поэты. Маша Миронова, разумеется, полная противоположность Дианы Вернон. Я вспоминаю, что Маша сильно раздражала Марину Ивановну Цветаеву; наверное, такая девушка так же раздражала бы и Диану Вернон, будь они знакомы.
Возвращаясь к "Пуританам" - я думаю, что с пушкинским Пугачевым из "Капитанской дочки" легче всего сблизить Грэма Клеверхауза. Как говорится "с рядом оговорок". На первый взгляд, конечно, их сближать нельзя, так как Клеверхауз - глава правительственного сопротивления восстанию; к тому же Пугачев - это злодей, совершивший добро, а Клеверхауз - это элегантный и обаятельный кавалер с твердыми принципами, прославившийся, однако, своей жестокостью с врагами, и если добро, сделанное Пугачевым, притягивает к нему, то рассудочная жестокость "в целом ничего себе джентльмена" Клеверхауза резко от него отвращает. Какое-то "зло в белых перчатках". И все же здесь есть важное сходство: подобно тому, как Пучагев тянется к Гриневу, Клеверхауз чувствует - и высказывает - симпатию к Мортону, за то, что тот оказался молодцом, и в конце концов Клеверхауз выручает Мортона.
В "Пуританах" есть эпизод, когда Клеверхауз объясняет Мортону причины своего поведения, и разглагольствует о том, что есть "две крови" - благородная кровь и кровь фанатиков и тупых мужиков, - а Мортон отвечает: "Ваше разграничение слишком тонко для моего понимания". Эпизод этот заставляет вспомнить беседу Пугачева с Гриневым и сказку о двух птицах - об орле и вороне.
Вождь фанатичных повстанцев Берли и противостоящий ему Клеверхауз удваивают в романе тему "человечность и жестокость", так как человеколюбивый Мортон противостоит каждому из них. Клеверхауз признает, что они с Берли похожи - и, действительно, со сменой политической ситуации в Шотландии они окажутся союзниками.
Обобщу так: пушкинская история об испытании чести в "Капитанской дочке" более страстна и ир-рацио-нальна. По сравнению с ней истории на ту же тему у Вальтера Скотта, в частности "Пуритане", более рассудочны. До двух третей "Пуритане" - история о том, что разумная добродетель беспомощна перед фанатизмом, и на одну треть - история о том, что добродетель будет вознаграждена. (С поправкой на беднягу Эвендила, которого сэр Вальтер беспощадно мочит, чтобы Генри Мортон и Эдит были счастливы). Но так же, как в "Капитанской дочке" есть вопреки злу преображающее чудо любви и дружбы, в "Пуританах" есть восхитительнейшее благородство благородных героев - Мортона, Эвендила, Эдит. Благородство само по себе. И кажется, что оно должно быть тем белее, чем времена чернее.
Сколько времени в доме есть Вальтер Скотт, столько я не читала "Пуритан" (в оригинале - "Old Mortality", т.е. приблизительно "Старые люди (букв. "смертные")", "Люди прежнего времени"). Почему - могу объяснить легко, хотя объяснять несколько стыдно: в подростковую пору, когда я впервые, как и многие, добралась до сэра Вальтера, меня интересовали "Айвенго" и "Квентин Дорвард", а шотландская тематика не занимала, как и гражданская война по религиозному поводу. Должна, к сожалению, признать, что и сейчас полубиблейское красноречие пламенной бабуси Моз производит на меня скорее тягостное впечатление, а в исторической терминологии "камеронцы", "эрастиане" и подобной я путаюсь. Однако я теперь решила, что "Пуритане" могут быть мне полезны, и они, действительно, оказались полезны во многих отношениях; одно из них - я сделала собственные замечания насчет связей этого романа с "Капитанской дочкой" А.С. Пушкина. (Потому что впервые увидела эти связи собственными глазами). И захотела свои замечания записать.
Тот факт, что Пушкин, работая над "Капитанской дочкой" перечитывал любимого им Вальтера Скотта, и что "Дочка" носит многочисленные следы этого общения (не с одним, а с очень многими романами сэра Вальтера) никогда не скрывался, не отрицался и дал почву для комментариев и исследований. Поэтому какие-либо новые наблюдения из серии "здесь похоже, и тут похоже" здесь сложно сделать. (А предметом настоящих исследований, кстати, становится не просто "похожесть", но характер изменения: почему похоже, чем отличается, и означает эта отсылка заимствование или же самостоятельную творческую переработку). Но то, как читатель воспринимает и как толкует это сходство, остается зависимым от индивидуальности. Поэтому, на мой взгляд, здесь тот случай, когда один и тот же материал может послужить для разных выводов.
Что остановило мое внимание именно в "Пуританах": "Пуритане" начинаются с того эпизода, которым заканчивается "Капитанская дочка". Благородный герой (Петр Гринев и Генри Мортон) несет ответственность за общение с мятежником (Пугачевым и Белфуром Берли, фанатиком, вождем повстанцев) и его обвиняют в пособничестве мятежнику. И честь, и жизнь его в опасности, хотя в действительности героя обвинять не в чем (Гринев на самом деле не переходил на сторону пугачевцев, а Мортон предоставил Берли убежище в опасности как старому другу своего покойного отца, не более того). Героиня спасает героя (Маша едет просить императрицу, а Эдит просит лорда Эвендила вступиться за Мортона перед Грэмом Клеверхаузом).
Из-за этого "Пуритане" в начале чтения могут создавать впечатление "Капитанской дочки", "прокрученной назад": сначала героя судят власти, а потом он попадает к мятежниками. (Генри Мортон затем опять попадает на суд власти, и теперь уже его спасает Грэм Клеверхауз).
Но отношения между Гриневым и Пугачевым совсем не те, что между Мортоном и Берли: хотя Мортона и восхищает отвага Берли, тот ему вовсе не нравится, а Берли тоже не нравится Мортон - он им только пользуется и против воли втягивает в свое дело.
Если Пугачев - злодей для всех, кроме одного Гринева, то Берли - только злодей, и карьерист, и фанатик. Сомнения в своей правоте Берли считает дьявольскими кознями. Тогда как Пугачев знает, что он не государь Петр Федорович и лишь испытывает судьбу: "Разве нет удачи удалому?"
Генри Мортон вначале романа говорит, что свою страну не любит, и хотел бы ехать за границу - вполне узнаваемая позиция дезориентированного в условиях "стабильной нестабильности" человека, уставшего от дрязг, в которых он ни одну сторону не поддерживает по велению сердца. Оказавшись одним из командиров камеронцев, Мортон изменяет власти, но не чести благородного (в смысле души, а не родословной) человека: не прекращает искать разумного решения конфликта, которым должно было бы стать применение сторон. Гринев знает ту сторону, которой он должен служить "Я присягал государыне императрице" - и не отступал от нее ни под влиянием внезапно проявившихся страстей, ни по принуждению людей и обстоятельств.
Мортон и Берли, как и Гринев и Пугачев (а также как Френк Осблодистен и Роб Рой) неразрывно соединены странными обстоятельствами - и об этом прямо говорится, - но когда Мортон говорит, что ему жаль Берли, это совсем не та жалость, которую испытывает Гринев к Пугачеву: она основана не на любви, а на ужасе и отвращении.
Пугачев спасает от Швабрина бедную сироту, оказавшуюся дочерью капитана Миронова, когда Гринев об этом просит - при этом он не отбирает свою милость, когда узнает, кто на самом деле эта сирота. Ближе к концу "Пуритан" складывается похожая ситуация, имеющая здесь противоположное разрешение: Мортон приходит к Берли просить помощи для Эдит и Эвендила (при этом он не рассчитывает, что Эдит станет когда-нибудь его невестой), Берли с ожесточением отказывает.
Конечно, из тех романов сэра Вальтера, которые я читала (потому что я пока читала не все :-)), легче всего с "Капитанской дочкой" сравнить "Роба Роя". Уж очень узнаваемо похожи форма и любовная линия. Герой пишет воспоминания о своею юности; молодым человеком он (Гринев и Осболдистен) отправлен из отцовского дома, по дороге встретил неизвестного, впоследствии оказавшегося "знаменитым разбойником", и со временем выяснилось, что их судьбы таинственным образом связаны: разбойник для героя окажется благодетелем. В пункте своего назначения герой встречает девушку, которая его покорит (Маша Миронова и Диана Вернон); девушку эту преследует местный негодяй (Швабрин и Рашли), который клевещет на героиню перед героем, а далее проявляет себя как предатель.
Но по характеру Роб Рой вовсе не похож на пушкинского Пугачева. Именем Пугачева и в его глазах творятся зверства, подобные которым может творить из мести жена Роб Роя в его отсутствие, но сам он не допускает такого. О Робе сказано что он "незлобивый и дальновидный"; ни того, ни другого нельзя сказать о Пугачеве. Пожалуй, он "незлобивый" с Гриневым, но дальновидным его назвать нельзя. Разве что в том отношении, что он видит издали свою гибель, Пугачев - обреченный злодей, тогда как Роб Рой - это помилованный судьбой удалец. Но Пугачев - это чернота с манящим проблеском, а Роб Рой больше "облагороженный", более "литературный" разбойник, напрашивающийся без особого труда на сходство с Робин Гудом.
Что, конечно, бросается в глаза - это что у Вальтера Скотта есть "два Роба Роя": в обширном предисловии к роману, носящем характер документального очерка, где Роб Рой, по признанию самого автора, - сложная и противоречивая личность, и в самом романе, где Роб Рой - скажем так: личность, предназначенная автором для читательской симпатии. Подобным образом и у Пушкина есть "два Пугачева": в "Истории Пугачева" и в "Капитанской дочке". "История" написана раньше романа, и поэтому можно рассматривать ее как вариант подобного же "предисловия". Об одном и том же герое вначале следует рассказ историка, затем - рассказ поэта.
Непременно нужно вспомнить также "Уэверли" - из-за многих эпизодов, хотя бы из-за последнего привета перед казнью: прощального взмаха рукой Фергюса Эдуарду и прощального кивка Пугачева Гриневу. Но прежде всего - из-за заявленной общности темы "колеблющейся чести" героя. Уэверли, в отличие от Гринева, сражается в войсках повстанцев, хотя это и стало результатом интриги и недоразумения.
Занятно наблюдать, как может меняться восприятие пушкинских героев, если сравнивать их с героями сэра Вальтера и, так сказать, "помещать их в более широкий контекст" вальтерскоттовских романов. Петруша Гринев, например, смотрится как отрезвляющая пародия на Фрэнка Осболдистена и Эдуарда Уэверли, так как те - серьезные юноши возвышенных устремлений, а Гринев в начале романа - просто барский сынок-оболтус. Но все трое - "представители автора" в каждом из романов, и все трое - поэты. Маша Миронова, разумеется, полная противоположность Дианы Вернон. Я вспоминаю, что Маша сильно раздражала Марину Ивановну Цветаеву; наверное, такая девушка так же раздражала бы и Диану Вернон, будь они знакомы.
Возвращаясь к "Пуританам" - я думаю, что с пушкинским Пугачевым из "Капитанской дочки" легче всего сблизить Грэма Клеверхауза. Как говорится "с рядом оговорок". На первый взгляд, конечно, их сближать нельзя, так как Клеверхауз - глава правительственного сопротивления восстанию; к тому же Пугачев - это злодей, совершивший добро, а Клеверхауз - это элегантный и обаятельный кавалер с твердыми принципами, прославившийся, однако, своей жестокостью с врагами, и если добро, сделанное Пугачевым, притягивает к нему, то рассудочная жестокость "в целом ничего себе джентльмена" Клеверхауза резко от него отвращает. Какое-то "зло в белых перчатках". И все же здесь есть важное сходство: подобно тому, как Пучагев тянется к Гриневу, Клеверхауз чувствует - и высказывает - симпатию к Мортону, за то, что тот оказался молодцом, и в конце концов Клеверхауз выручает Мортона.
В "Пуританах" есть эпизод, когда Клеверхауз объясняет Мортону причины своего поведения, и разглагольствует о том, что есть "две крови" - благородная кровь и кровь фанатиков и тупых мужиков, - а Мортон отвечает: "Ваше разграничение слишком тонко для моего понимания". Эпизод этот заставляет вспомнить беседу Пугачева с Гриневым и сказку о двух птицах - об орле и вороне.
Вождь фанатичных повстанцев Берли и противостоящий ему Клеверхауз удваивают в романе тему "человечность и жестокость", так как человеколюбивый Мортон противостоит каждому из них. Клеверхауз признает, что они с Берли похожи - и, действительно, со сменой политической ситуации в Шотландии они окажутся союзниками.
Обобщу так: пушкинская история об испытании чести в "Капитанской дочке" более страстна и ир-рацио-нальна. По сравнению с ней истории на ту же тему у Вальтера Скотта, в частности "Пуритане", более рассудочны. До двух третей "Пуритане" - история о том, что разумная добродетель беспомощна перед фанатизмом, и на одну треть - история о том, что добродетель будет вознаграждена. (С поправкой на беднягу Эвендила, которого сэр Вальтер беспощадно мочит, чтобы Генри Мортон и Эдит были счастливы). Но так же, как в "Капитанской дочке" есть вопреки злу преображающее чудо любви и дружбы, в "Пуританах" есть восхитительнейшее благородство благородных героев - Мортона, Эвендила, Эдит. Благородство само по себе. И кажется, что оно должно быть тем белее, чем времена чернее.
