"Метель" и "Буря"

[valya_15]

В самом деле, раз неисповедимая судьба может сотворить любое зло, почему же
не может она сотворить добро?
Морис Дрюон, "Французская волчица"

На дворе снежно, в мире тревожно...Читаю новости, потому что надо, но понимаю, что даже и в наилучшем случае не узнаю всего "как есть", а лучше разбиралась бы, если бы сама была арабистом и имела предварительную подготовку.
Должно быть, это подходящая погода для того, чтобы поиграть мне с еще одной шекспиро-пушкинской темой: сравнением "Бури" и "Метели". Сама идея пришла мне еще раньше, когда я увидела, как в испанском переводе называется "Метель" : "Снежная буря", La tempestad de nieve. ("Буря" в оригинале по-английски называется, как известно, "The Tempest").
У двух произведений, действительно, довольно много общего: в обоих присутствуют сразу три темы - бури, сна и дороги, в обоих буря определяет судьбы героев, и sets right what was initially wrong. (То есть сначала она все запутывает, а потом выясняется, что это она так распутала:-). В финале "Бури" Гонсало прямо говорит, что в этом путешествии "все мы нашли себя"). Оба произведения созданы в переломные моменты для своих авторов: Шекспир думает о расставании с театром, а Пушкин собирается жениться. В образе волшебника Просперо, который вот-вот отречется от своих чар ради обычной (герцогской) жизни соблазнительно "узнавать Шекспира", и эта подстановка очень популярна. Наверное, можно сяк-так проводить не очень четкие параллели между Пушкиным, после бурной молодости допустившим для себя, хотя и с большими сомнениями и тревогами, мысль о возможности семейного счастия с прекрасной девушкой, которую наконец-то отдают за него, и бывшим повесой Бурминым, который несколько успокоился, "окончательно" влюбился и, видимо, будет счастлив с той самой прекрасной девушкой, которую отдала ему метель. Но вообще - если сравнивать как "сурьезный критик" - такая подстановка не рекомендуется. А если бы мы ее допустили - как ничем не сдерживаемые читатели - тогда можно было бы сказать, что в обоих этих произведениях - пьесе Шекспира и повести Пушкина - есть "двойное" присутствие автора: он и творец, и скрывается под маской одного из персонажей. (Пушкин еще дополнительно прячется за фигурой покойного Ивана Петровича Белкина).
Каждому из этих произведений подошел бы подзаголовок "сказка о судьбе", но тогда он мог быть бы также "сказка о моей судьбе". И в обоих произведениях высказывается надежда на то, что непостижимое Провидение добрее, чем может показаться. В беде мы зря проклинаем его, ибо может оказаться, что в дальнейшем оно все устроит наилучшим образом.
В финале "Бури" принц Фердинанд, увидев в добром здравии своего отца, которого до тех пор считал погибшим, восклицает:
" Так море я напрасно проклинал?
Оно грозит, но все же милосердно!"
(Перевод М.Донского).
А насчет заговора, приведшего к тому, что Просперо лишился трона и вместе с дочерью оказался на этом острове, Гонсало замечает:
" Не для того ль был изгнан из Милана
Миланский герцог, чтоб его потомки
В Неаполе царили?"
(Перевод М.Донского)

Таким образом, даже несчастье Просперо, послужившее отправной точкой всех событий пьесы, в итоге оказывается к добру, а не к худу, потому что благодаря ему соединятся Фердинанд и Миранда.
Та же самая метель, которая разлучила Марью Гавриловну с Владимиром, предметом ее первой страсти, оказывается, соединила ее с человеком, которого она полюбила позднее. И то самое тайное и непонятное венчание, которое в момент объяснения казалось Бурмину абсолютно непоправимой бедой, вдруг оказалось прекрасным сюрпризом и обещанием предначертанного счастья.
Если же мы будем совсем и окончательно "несерьезны", и отдадимся - как я сейчас - нездоровому влечению мыслить глобально и обобщать фундаментально - мы сможем в тот же ряд поставить новогоднюю любимицу "Иронию судьбы" (я это всего лишь в том смысле, что Брагинский мог, среди прочего, вдохновляться и "Метелью"). Все мы помним, думаю, знаменитый монолог Ипполита: "Разве может быть запрограммированное счастье? " Думаю, что Бурмин и Марья Гавриловна, когда их тайна раскрылась, подумали о том, что их встреча была на первый взгляд - сюрпризной, а на второй - предначертанной. И восприняли это как обещание счастья.
Но в пьесе Шекспира мы, зрители, в отличие от короля Неаполя и других, попавших с ним в кораблекрушение, знаем почти сразу, что буря, которую организовал Просперо с помощью Ариэля, - управляемая. Очень важно, что, хотя она выглядела очень страшной, в результате ее никто не погиб, не был ранен, а все пропавшие в конце концов нашли друг друга. Буря Просперо оказалась поставленным им театральным представлением. Только не все участники его знали, что это на самом деле так, как не сразу знала и потрясенная зрительница Миранда. (Кстати, по поводу имени. По-итальянски оно означает "изумительная", "восхитительная" (имя для любимой дочери), а я нашла в Лингве еще испанское слово "miranda", которое буквально означает "высокое место (удобное для наблюдения)". И вообще испанский глагол mirar - это "смотреть, глядеть, наблюдать". Так что героиня, помимо того, что на нее смотреть во всех отношениях приятно, еще и сама "зрительница").
Я скажу, что буря Просперо - это примерно аналог спектакля "Мышеловка" в "Гамлете". Иллюзия, организованная героем, чтобы устранить чужую несправедливость. Иллюзия, которая должна исправить зло, ранее причиненное обманом. Но в "Гамлете" после "Мышеловки" борьба продолжается, следует еще поединок с отравленным оружием, и Клавдий и Гамлет сходят со сцены почти одновременно и как бы сталкивая один другого. В "Буре" все оканчивается прощением и примирением.
Гамлет перед разговором с матерью, которой он очень возмущен, предупреждает себя, что он не должен отдаться во власть ночных сил зла и уподобиться Нерону. Для Просперо такая опасность меньше: он великий волшебник и научился подчинять себе духов. Его противники на острове отданы в его власть, и для него возможно простить их, даже его предателя-брата, в отличие от Гамлета, который не захотел и не смог бы простить своего дядю. Или в отличие от Генриха V, который не может не казнить своего бывшего собутыльника Бардольфа, совершившего кражу в церкви. Просперо также умеет властвовать своими страстями (можно предположить, что человеческие страсти - то же самое, что злые или добрые духи). Но даже и будучи волшебником, и полагаясь на помощь Ариэля, Просперо не сильнее одной силы - судьбы. Это она закинула его на этот остров, и она же могла подкинуть ему какие-нибудь отвратительные случайности, которые разрушили бы его планы, и трагикомедию превратили бы в трагедию. И оказался бы тогда бедный Просперо в положении бедного фра Лоренцо, несмотря на всю свою мудрость не сообразившего, что надо бы постоянно дежурить в гробнице Капулетти...
Но судьба Просперо добрее, чем судьба фра Лоренцо и его подопечных, Гамлета или Лира. Она не мешает, а помогает ему. Просперо не убил как-нибудь случайно Фердинанда, не оплакивал смерть Миранды. Коварство Калибана никак ему не навредило. Просперо - в удивительном положении человека, который и владеет своими страстями, оставаясь человечным, и может исправить причиненное зло, даже обратив его во благо, и, имея право казнить, может миловать, и при этом он - не "в дураках" у судьбы, а в помощниках. Не потому ли он "счастливый"?
Пушкинская метель, в отличие от шекспировской бури, куда более шаловлива - может быть, потому, что призвал ее на головы своих героев "человек-ветер". Никто из персонажей повести с самого начала не может знать ее секрета. То, что у Шекспира - просперовский план (и мы знаем, что это план), у Пушкина более всего напоминает шутку судьбы: а вот возьму, да поменяю этого на другого...И даже если это на самом деле "как должно", ибо Марье Гавриловне предначертан другой, и, желая тайно венчаться с Владимиром, она поступает, как "преступница", все равно, до самого последнего момента герои чувствуют себя в положении "fortune's fools", и даже в финале оказывается счастьем то, что за секунду до того было проклятием. В этом, может быть, и состоит вся "шутка": людям подсунули счастье под видом немыслимого недоразумения.
Метель-рука судьбы в повести действует согласно со снами Марьи Гавриловны, которые предрекают то, что произойдет на самом деле. В этой связи мне еще раз вспоминается шекспировский пушкинообразный персонаж, увязавший вместе сны и ветер в своем монологе:
"...Они ведь дети праздного ума,
Фантазии бесцельной порожденье,
Которое, как воздух, невесомо,
Непостоянней ветра, что ласкает
Грудь ледяного севера и сразу
Разгневанный летит оттуда прочь,
Свой лик на юг росистый обращая".
Но это совсем не такая безобидная буря, как у Просперо, потому что невезучий жених Владимир после нее отказался от надежд, а затем и лишился жизни. Одна и та же сила соединила двоих, но убила третьего...Уж над ним-то метель подшутила очень зло.
Это последнее обстоятельство мне казалось художественно правдоподобным и очень жизненным, но я также думала: как посмотрит теперь Марья Гавриловна на все вещицы, которые она сохраняла на память о первой любви? Как будут они с Бурминым вспоминать обстоятельства их свадьбы? Не будут ли они думать о том, что их нечаянное счастье столь же небрежно убило другого человека? Не отравит ли это их семейной жизни: по принципу "нельзя быть счастливым за счет чужого горя"? При подобных, хотя и не идентичных обстоятельствах (там не было бури, а был злой царь), впоследствии в романе Алексея Константиновича Толстого молодая вдова уйдет в монастырь от жениха, бывшего единственным любимым мужчиной ее жизни.
Об этом я немного поразмышляла, и поняла, что все дело может исправить одно простое соображение, на которое, может статься, Пушкину было вовсе наплевать, но зато мои юридические мозги его замечают. Дело в том, что, хотя Маша и была обвенчана неведомо с кем, в церковной книге была наверняка сделана запись о ее венчании с Владимиром, так как недотепы-свидетели жениха не опознали. В этом случае героиня, действительно, должна была считаться женой Владимира, и ему не было причины, узнав о таком происшествии, в отчаянии отказываться от нее. Или - что, может быть, еще вероятнее - не сделали вообще никакой записи, так как невеста крикнула "Не он", а никаких данных о Бурмине не было, даже имени его не спросили. Да плюс еще то, что Маша заболевала, и, значит, нельзя считать, что она венчалась "в здравом уме и твердой памяти"...Думаю, что хотя церковный брак и таинство, даже церковь признала бы такой брак недействительным, даже ничтожным.
Тогда остается решить, что бедный мечтатель Владимир, сам же и предложивший тайное венчание без родительского благословения, сам же и разрушил свое счастье, когда узнал (видимо, не уточнив у бывших свидетелей все подробности), что его невеста дала перед алтарем обет верности другому, и после этого навсегда отказался от Марьи Гавриловны. Его поведение можно сравнить с поступком другого романтического юноши, и тоже Владимира, погибшего на дуэли, которую он сам же спровоцировал из-за чего? - из-за недоразумения с его невестой.
Метель унесла Владимира в ночь венчания, но окончательно разрушила его жизнь не метель, а решение, которое он затем принял. А это можно прочесть и так: судьба подействовала через человека, который в унынии и горе ей безропотно подчинился.
О везунчике Бурмине можно сказать так. Волшебник Просперо силен, но судьба сильнее. Проказник Бурмин умел пошутить, но судьба тоже шутница, и более искусная. И ему исключительно хорошо, что судьба, проучив его, оказалась к нему благосклонна.
Анна Ахматова пишет, что, по ее мнению, Пушкин в "Повестях Белкина" потому "спасает" героев в невероятных ситуациях, что хочет так заклинать судьбу. Я думаю, что Шекспир в "Буре" и Пушкин в "Метели" оба этим занимаются. Они "напоминают" судьбе, что она, оставаясь подобной ветру, может быть и непредсказуемо добра, показывая "как они могут повести себя на ее месте", то есть будучи в положении авторов, распорядителей чужих жизней. И, убеждая в этом себя, они оставили нам свою надежду.

Comments

[tretiy-etazh.livejournal.com]

А это можно прочесть и так: судьба подействовала через человека, который в унынии и горе ей безропотно подчинился.
Как говорится, "если к другому уходит невеста, еще неизвестно, кому повезло" :)

Может быть, Владимиру нужно было воспринять несостоявшееся венчание как добрый знак? Если судьба не дала совершить ему неправильный шаг, значит, и к нему она тоже благоволит, защищает от неверного поступка, а значит, и его где-то ждет счастье?

Бурмин ведь тоже безропотно подчинился своей судьбе. Он явно всерьез воспринял венчание и считал себя женатым человеком.

[valya-15.livejournal.com]

Ой, я думаю, Бурмин по-настоящему осознал себя женатым человеком тогда, когда полюбил Машу, и смутно вспомнил, что уже с кем-то венчался. :-)
Мне еще по этому поводу вспомнился дон Сезар де Базан: "Земля милей, чем рай и ад! Да, но ведь я теперь женат. :-)"
А Владимир, думаю, был другого склада человек - нешутливый. Для него так себя утешить "кому повезло" - это значило бы оскорбить его возвышенное чувство к "неверной", а он бы на такое не решился. Предпочел трагическую обреченность.