valya_15 | Итальянская аллегория (5) (Reply)

7. Венеция
Подьехали мы к берегу моря. Там сидит эффектная старуха, рыжая и с золотым зубом, покрыв плечи шалью, связанной из разноцветных ниток, и на всех европейских языках с сильным акцентом предлагает нам выпить с ней кофе и за три с половиной евро с носа узнать наше прошлое, настоящее и будущее.
- Сударыня, прошлое мы уже знаем, будущее лучше пусть будет секретом, а вот настоящее нам очень интересно: здесь где-то должна быть Венеция...
- О, мадонна и святые угодники! Как это не вовремя! Подождите, сейчас я переоденусь, а к вам покуда пришлю Труффальдино, - и она прыгнула в моторку и умчалась, развевая волосы и шаль по ветру, так быстро, словно стыд гнался за ней, прыгая через волны, а мы смотрели вслед усталыми глазами. После Рима, Сиены, Пизы и Флоренции куда уместиться новому любопытству?
И даже когда приехал бравый Труффальдино с татуировкой на руке, усадил нас чин-чинарем на морской трамвайчик и повез в город святого Марка по его "рабочему" и более широкому каналу Джудекка, сознание того, что я наконец-то увижу - уже вижу - ту самую госпожу Венецию, прославленную на все стороны света плутом, стяжателем и мечтателем, не овладело мною сразу, а вырастало постепенно, по мере того, как дома вдоль канала выстраивались и смотрели на нас, как на многих до нас. Так семьи, регулярно гуляющие с детьми в большом парке, посматривают на новых прохожих на соседних аллеях.
Впрочем, кого-то я заприметила блуждающим между этими домами. У меня есть приятель в венецианской Джудекке, старый друг моего детства, который, несомненно, был бы рад меня видеть, не будь он так встревожен из-за своей беды, вернее - из-за беды человека, которого он очень любит. Панталоне это, старый моряк Панталоне, которого взяли воспитателем принца Дженнаро. (Я в Неаполе обещала рассказать про венецианского Януария). Принц вырос, и теперь невероятно чудит. Ни с того, ни с сего он погубил коня и сокола, привезенных в подарок брату своему, молодому королю Миллону, с которым прежде был дружен, как Кастор с Поллуксом, а теперь еще и ходит весь сумрачный-печальный и вызывает естественные подозрения, так как именно сейчас готовится свадьба брата-короля с прекрасной Армиллой, которую сам Дженнаро и похитил для брата у ее отца, могучего волшебника...Принц влюблен? Он ревнует? Он стал соперником брата, которого прежде так чтил и любил? Старина Панталоне всем сердцем желал бы знать правду, но от него, как и от всех, таится его непонятный воспитанник. Вон, край его плаща мелькнул на другой стороне канала, но тщетно ловит его взглядом бедняга Панталоне. Для принца он - друг и старый смешной слуга, но принц для него - как дорогой сын. Погруженный в свои благородные думы, замечает ли он, как больно старику от его недоверия? Я-то знаю, в чем там дело, - и вы тоже, если знаете пьесу Карло Гоцци "Ворон", - но Панталоне сказать не могу. Тогда ведь Дженнаро придется еще тяжелее, а на его драматическом пути и так предвидится довольно страстей-мордастей. Нет, лучше пусть все идет, как идет, покуда принц Дженнаро не докажет, какой он отличный парень, верный друг и брат, а хитрый синьор Гоцци - что и детская сказка с самыми невероятными ситуациями может захватывать сердца зрителей, как высокая трагедия. Так что покамест бедный Панталоне мучается неизвестностью, а принц бродит один, продолжая совершать безумные поступки и мучась над сложным философским вопросом.
Пока я их вспоминала, мы причалили.
Солнце приветливо лезло в усталые глаза. Со всех сторон, со стендов на набережной ухмылялись и щурились маски, значительно молчали, как признанные красавицы, и, как паяцы, корчили рожи лукавых мудрецов: "Купи! Как же не купишь?!" - но это были те же самые маски, которые мы видели уже на таких же стендах и в Пизе, и во Флоренции. Поэтому зря они были так уверены, что на них вот-вот набросятся люди, которые уже успели потратиться в долгом путешествие, и которых, к тому же, предупредили, что они прибыли в самый дорогой из городов Италии. Да и выбрать сложно, когда видишь: на тебя смотрят все, но в особенности - никто.
О всещедрая Венеция! О гостеприимная госпожа! Ты заботишься об удовольствиях гостей своих со всего мира и заслуженно оставляешь себе их золото, но до чего же измаялся любимый сын твой Труффальдино! Ты давно уже город туристов в большей степени, чем повседневных жителей, и ему приходится разделяться на десятки, на сотни лиц, чтобы везде успеть, всем приезжим господам угодить и заработать. Такая уж его судьба - труффальдить до упаду, но упасть - Боже сохрани! Ведь проказник так знаменит, что приезжие, лишь оказавшись в Венеции, норовят везде именно его увидеть. А раз клиент зовет, нужно предстать перед клиентом, но каждый раз - в новом обличье. Труффальдино повсюду: он и туристов водит, и стеклянных лошадок из легендарного венецианского стекла у них на глазах мастерит, и сувенирами торгует, и кошельки, бывает, тоже ворует. И сколько не притворяйся, что ты, мол, - не ты, всегда тебя узнают, да ты, по-моему, и сам не прочь благосклонно быть узнанным...Смеральдина, подруга его, и остальная компания, тоже вкалывают помаленьку, но ведь главный герой - Труффальдино. По нраву ли парню такая жизнь - сказать не могу, спрашивать не пыталась, ибо, как всем известно, правда из него выходит лишь при экстремальных обстоятельствах.
Венеция на один день в большой группе проездом - это серьезно, очень серьезно для первого знакомства, когда нужно получить первое, свое, а не заимствованное, впечатление от города. Нужно постараться увидеть Венецию в целом, а как это лучше сделать? - дебютировать в роли пассажира гондолы. Что мы успешно и сделали, поэтому я могу сказать, что, несмотря на спешку и насыщенность после прошлых городов, видела-таки Венецию изнутри.
Путешествие (первое путешествие) на гондоле для меня - морская болезнь наоборот. Когда ковчежик отдаляется от причала, находит чувство восторга, который был бы совершенно идиотским, если бы не был оправданным. Я слышу непотребный писк, пытающийся воспроизвести мелодии классических баркарол сперва - Чайковского, затем - Оффенбаха, и оказывается, что это мое веселье поет таким голосом и совсем не боится позориться. Ладья идет медленно, чуть покачиваясь, кругом в воде шныряет мелкая рыбешка. Гондольеры, встречаясь, здороваются и переговариваются между собой. Иногда они тихонько напевают. А наш гондольер свистит. Он мужчина немолодой, но мощный, мог бы в кино играть если не капитана, то выдающегося боцмана.
Прогулка на гондоле - это аттракцион, когда зритель, чтобы получше рассмотреть декорации, входит в них и сам становится актером. С мостиков и берегов на тебя глазеют пешеходные туристы - в основном туристы - ты ощущаешь себя барыней, или того больше - сиятельной персоной на отдыхе. Делаешь им ручкой, поддразниваешь, они тебя фотографируют, сопровождающие лица говорят им успокоительно: "А вы тоже будете кататься на гондоле". Ты приехала всего лишь поглазеть на Венецию, но ты - уже ее часть.
Гондола поворачивает, и вот уже больше нет других зевак, ваша компания - наедине с домами Венеции. Можно писать портрет каждого дома - получилась бы галерея образов пожилых дам в кружевных покрывалах, занятых своими делами. Кто смотрится в зеркало, кто глядит на проезжих или над их головами вдаль, кто кормит голубей, кто вяжет, кто читает. Высокая стопка книг лежит за окном, как в библиотеке или универе, но совсем на уровне воды, и я из гондолы могу дотянуться рукой до оконного стекла, которое разделяет книги и воду. Теперь ты уже не актриса, ты опять - зрительница, пришедшая за кулисы после спектакля, когда уже все его участники разошлись, но декорации и реквизит не убраны. Жутковатое впечатление наступившего для этого города "конца истории": была - могучая держава, остались лишь декорации, только что с туристами и голубями. Но ведь можно прочесть и по-другому: какая могучая держава выстояла в этом городе снов, не на жизнь, а на смерть в течении веков состязавшемся с морем! Как хорошо примерять здесь маску философа, играть понятиями: прочная иллюзия, иллюзорная прочность...и раз, и другой, исподтишка, играя, касается волны твоя ладонь.
Закрытые жалюзи, спущенные шторы: дома Венеции - молчаливые дамы. Впрочем, нет. Вот впереди особняк с балконами. За спущенными шторами - голоса: перебранка хорошо слышна на сонной водяной улице. Я прислушиваюсь - ну конечно же: "Синьор Распони из Турина умер!" - "А я его внизу живым оставил!" Чтобы они, да утихомирились! Когда мы совсем близко, из-за шторы, отирая руки о передник, выбегает девушка. Она тотчас же снова скрывается, но я уже узнала Смеральдину.
Гондола выходит опять на многолюдье и скоро причалит. Вот здание с флагом ООН, а возле него ребята болтают ногами в воде. А что вон там за очередь? Тоже туристы или, может быть, потенциальные женихи гордой принцессы, загадывающей загадки?
C причала я ору на прощание нашему гондольеру: "Грацие, фантастико!", и он отвечает из лодки: "Grazie, amore!"
Возле собора святого Марка я учинила тревогу, настойчиво предупреждая всех, кто поближе, что ни в коем случае нельзя даже нечаянно проходить между теми самыми двумя колоннами. Ибо есть поверье, что тогда умрешь нехорошей смертью. Как дож Марино Фальеро, который попытался произвести в аристократической республике госпереворот, и за то ему отрубили голову. Но братья наши по наглости и ротозейству, туристы со всего мира о запрете то ли не слышали, то ли на него неустрашимо начхали: по тому месту их ходит столько, что запросто могли бы колонны снести. Неисцелимые туристы!
Cобор, поблескивающий золотом во тьме, с первого раза не очень понравился. Слишком он напомнил мне внутри Cофию Киевскую, а в чужой стране ждешь увидеть что-нибудь новенькое...и чтобы не будило тоску по дому. Не понравился бы и Палаццо Дукале, если бы мы не застали там несколько сценок, участники которых нас не видели и, верно, думали, что их не видят.
В зале суда некий юноша, наряженный как правовед времен Возрождения, миловидный и подозрительно женоподобный, волнуясь, произносил речь, пытаясь убедить старого прижимистого ростовщика в непреходящей ценности милосердия. Узнав оратора, я подмигнула ему, но он точно меня не заметил. А в зале Cената сидели на своих местах все сенаторы и даже дож - уж не скажу, какой дож - с красным "рожком" на голове, и статный темнокожий генерал республики в алом плаще стоял перед ними. Этому собранию государственных мужей он говорил с необыкновенным воодушевлением о своей любви к женщине, о любви, рожденной опасностями и жалостью. Задержалась бы послушать, но нам нельзя было останавливаться надолго, довольно было и услышанного.
А когда мы сидели в большом зале совета, и наш гид, сердитая пожилая дама с рыжими волосами, рассказывала печальную историю дожа Фальеро, к ней приблизилась вдруг как из картины вышедшая или после карнавала потерявшаяся фигура в черной мантии, треуголке и белой маске, скрывающей лицо до подбородка. Гид посмотрела на нее, как на знакомую, кокетливо заулыбалась и спросила, что угодно. Тогда человек этот как нельзя любезнее попросил вывести его отсюда, так как он был на балу и немного заблудился. Она, усмехнувшись в сторону, показала ему выход, а после его ухода обратилась к нам.
- Это знаете был кто? Призрак Казановы. Все не может забыть, как он сбежал из тюрьмы. Очень гордится своим планом, и как ему тогда повезло. Только ему могло так повезти: он был очень умный и интеллигентный. Поэтому мы его не обижаем. Я вам расскажу все, как он сделал, и вы тоже теперь пойдете в тюрьму. - И повела нас к мосту Вздохов.
В конце дня забрели мы опять на площадь святого Марка. Здесь играл окрестрик, гости кормили голубей, и я подумала, что все мы - такие же ненасытные голуби в этом городе. Мне стало весело, и я, заприметив изображение Марка на колокольне, махнула ему рукой: "Чего там сидишь? Слезай, потанцуем!" Марко слез, и мы с ним протанцевали смесь танго и хип-хопа так, что видевшие рукоплескали...жаль, у папы моего опять кадры закончились.

Выходили мы из города уже по Большому каналу и тут насмотрелись и на мост Риальто, и на череду дворцов во всей красе. Хозяйка теперь дразнила нас тем, что мы могли бы увидеть лучше, если бы остались дольше. Но, когда попутчики заохали: где еще видано такое чудо? - я проворчала, что не люблю города, где так мало деревьев. Следовало быть, конечно, вежливее и благодарнее, отзываясь о городе святого Марка, но не довольно ли захвалили и обогатили яснейшую, чтобы она слишком привыкла к похвалам?
Выйдя из катера я оглянулась: мадонна Венеция стояла над морем и прощалась с нами. Солнце гладило ее золотые волосы, разноцветная шаль развевалась в ее вытянутых руках и даже издали можно было не увидеть, а угадать, как играет улыбка победоносной обольстительницы на свежем лице ее.

Венецианские фото

8. Милан. Возвращение
В городе Милане, последнем в нашем путешествии, я наконец-то видела то, из-за чего меня понесло в Италию.
Для начала похвастаюсь, что была в "Ла Скала". Как это, если не было сезона? - а это не важно, я была не на спектакле, а в зале. Пустой зал легендарного театра, отдыхающий перед новым сезоном, - зрелище не менее волнительное, чем тот же зал, заполненный народом. Стоишь на балконе, смотришь на занавес, слушаешь тишину и воображаешь, что в ней растворились вся музыка и все голоса, здесь когда-либо звучавшие. Стоишь на балконе, а попала туда через дверь, а дверь - в музее театра "Ла Скала". Музей небольшой, но плотно населенный. Здесь все персонажи комедии масок протанцевали перед нами на прощанье, и взглянул с портрета маэстро Джузеппе Верди с лицом мыслителя о лучшем будущем человечества. Много знакомых повидала я здесь, так как в музее выставлены посмертные бюсты тех, кто некогда выступал в "Скала".
А то, из-за чего меня понесло в Италию...ну не ради него одного только. Но если нужно выбрать нечто решающее, что больше всего хотелось бы увидеть - если повезет - то это для кого Колизей, для кого - капризная башня, для кого - еще какие дива-дивные, а для меня - миланский Дуомо. И пришла я к нему, и ходила вокруг, и входила, и видела в нем службу.
Если собор Cан Марко и дворец Дожей словно сотканы из облаков, спустившихся поближе к морю, то Дуомо ди Милано - это бесстрашный ледяной дворец, который тянется к солнцу, и солнце не плавит его, а лелеет. И проплывающие в небе облака зовут его лететь вместе с ними.
Миланский Дуомо посвящен Рождеству Богородицы, и так получилось, что в день Успения Богородицы мы впервые пришли к нему.
Я знала, каков он снаружи, но и не задумывалась, какой он внутри. А он ведь еще и с витражами.
И вот что видела я в миланском Дуомо. Мария в синем и красном, пронизанная солнцем, возносится на небо, а внизу девочка, наверное, маленькая японка, играя сама с собой, прыгает по черным и белым плитам.
В аэропорту, когда мы стояли на паспортный контроль, к нам пристроилась галдящая ватага детей разных возрастов. Они галдели на смеси трех языков - украинского, русского и итальянского, мальчишки толкались между собой, начхав на приветы и запреты, и с первого взгляда было ясно, что с нами полетит компания, кроме как свыше, неуправляемая.
Цветы жизни заняли полновину самолета, включая наши законные места, и произрастали до того бурно, что я стала бояться за безопасность перелета. Вот так можно нечаянно погубить ближнего...с собой вместе.
Но обошлось. Мы снова были в полете нормальном, я видела в окно, как день остается где-то сбоку, и ночь перегоняет его.
После ужина все немного успокоились и подобрели. Мы разговорились с двумя девочками, которые сидели на местах впереди нас. Старшая из них была общительная, охотно отвечала на расспросы, младшая девочка - спокойная и застенчивая, и обе они - очень славные и с удовольствием познакомились с нами. И стыд наш был велик после знакомства с ними: оказалось, что дети, так возмутившие нас своим поведением, - из интерната. Летом они живут в Италии в одних и тех же семьях, которые могут, если все будет ладно, взять их насовсем.
Девочек этих звали Таня и Оля. Татьяна и Ольга, то есть, и Татьяна была по возрасту старшей, а Ольга - младшей.
И я вас очень прошу: если вы дочитали до этого места, мысленно пожелайте, пожалуйста, чтобы у них все было хорошо.

Миланские фото

К самому началу отчета