![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
valya_15"На Молдаванке, на углу Дальницкой и Балковской улиц, стоит дом Любки Шнейвейс. В ее доме помещается винный погреб, постоялый двор, овсяная лавка и голубятня на сто пар крюковских и николаевских голубей. Лавки эти и участок номер сорок шесть на одесских каменоломнях принадлежат Любке Шнейвейс, прозванной Любкой Казак, и только голубятня составляет собственность сторожа Евзеля, отставного солада с медалью"(С).
Исаак Бабель, рассказ "Любка Казак".
Еще автор сообщает, что в этом доме в годы перед революцией проводил время с продажными девушками его герой, знаменитый налетчик Беня Крик, его другое имя - Король.
В 1925 году в журнале "Шквал" был опубликован снимок с надписью: "Постоялый двор - двор Любки Казак, о котором рассказывает Бабель". Там же было сказано: "Нет уже Любки. Померла. Помер и сторож, старый отставной солдат. Развалилась голубятня".
Не знаю, тот ли это дом, или уже другой, но место, где хозяйничали Любка и управляющий ее Цудечкис, и где смолоду веселился Король одесских налетчиков, я нашла. Специально упросила родителей выйти из маршрутки, не доезжая воказала, на Молдаванке, чтобы найти его. Мне было интересно.
Теперь здесь помещается магазин "Культбытхозтовары" и Продуктова лавка. Две чернявые продавщицы за прилавком "Культбытхозтоваров" с удивлением смотрели на нас через раскрытую дверь.
Рассказ "Любка Казак", наверное, мой самый любимый у Бабеля за "колыбельную тему" и за вот такую прозу:
"Цудечкис показал Любкиному сыну кулачок с серыми волосами и стал повторять про дули и калачи до тех пор, пока мальчик не заснул и пока солнце не дошло до середины блистающего неба. Оно дошло до середины и задрожало, как муха, обессиленная зноем. Дикие мужики из Нерубайска и Татарки, остановившиеся на Любкином постоялом дворе, полезли под телеги и заснули там диким заливистым сном, пьяный мастеровой вышел к воротам и, разбросав рубанок и пилу, свалился на землю, свалился и захрапел посредине мира, весь в золотых мухах и голубых молниях июля. Неподалеку от него, в холодке, уселись морщинстые немцы-колонисты, привезшие Любке вино с бессарабской границы. Они закурили трубки, и дым от их изогнутых чубуков стал путаться в серебряной щетине небритых и старческих щек. Солнце свисало с неба, как розовый язык жаждущей собаки, исполинское море накатывалось вдали на Пересыпь, и мачты дальних кораблей колебались на изумрудной воде Одесского залива. День сидел в разукрашенной ладье, день подплывал к вечеру, и навстречу вечеру, только в пятом часу, вернулась из города Любка". (С)
Очень легко начать читать Бабеля из беспечного любопытства к "Одесским рассказам", неудержимо легко почти тотчас же восхититься им и немного погодя - ужаснуться, но, мне кажется, труднее всего сказать "Я люблю читать Бабеля", не забыв при этом своего однажды наступившего ужаса. Но это ужас перед темой - еще одно подтверждение совершенства формы. Некоторые вещи я люблю, к иным - безразлична, иных боюсь, а насчет некоторых могу сказать, что у меня не такая, как у автора, точка зрения. Как бы я его рекомендовала? - смешно "рекомендовать классика". Что бы я сказала тому, кто еще не читал? Если Вы хотите узнать, что может русский язык вместе с "Торой", книгами пророков и "Песней песней Соломона" - читайте. Если не "кисейная" и не "кружевная", а, скажем так, "джинсовая" барышня желает испытать свои покойные нервы и узнать, на какие дела способны люди, глянуть на картины, от которых прячут глаза, щадя зрение (или смотрят с жадностью, чтобы запомнить) - пусть читает. Но пусть будет готова к тому, что один из возможных смыслов слов "Чтоб добрым быть, я должен стать жесток", прикоснется к ее коже лезвием с отточенными краями. Это полезное чтение. Оно может дать новую высоту Вашему представлению о возможном.
"И он добился своего, Беня Крик, потому что он был страстен, а страсть владычествует над миром". (С)
Исаак Бабель, рассказ "Любка Казак".
Еще автор сообщает, что в этом доме в годы перед революцией проводил время с продажными девушками его герой, знаменитый налетчик Беня Крик, его другое имя - Король.
В 1925 году в журнале "Шквал" был опубликован снимок с надписью: "Постоялый двор - двор Любки Казак, о котором рассказывает Бабель". Там же было сказано: "Нет уже Любки. Померла. Помер и сторож, старый отставной солдат. Развалилась голубятня".
Не знаю, тот ли это дом, или уже другой, но место, где хозяйничали Любка и управляющий ее Цудечкис, и где смолоду веселился Король одесских налетчиков, я нашла. Специально упросила родителей выйти из маршрутки, не доезжая воказала, на Молдаванке, чтобы найти его. Мне было интересно.
Теперь здесь помещается магазин "Культбытхозтовары" и Продуктова лавка. Две чернявые продавщицы за прилавком "Культбытхозтоваров" с удивлением смотрели на нас через раскрытую дверь.Рассказ "Любка Казак", наверное, мой самый любимый у Бабеля за "колыбельную тему" и за вот такую прозу:
"Цудечкис показал Любкиному сыну кулачок с серыми волосами и стал повторять про дули и калачи до тех пор, пока мальчик не заснул и пока солнце не дошло до середины блистающего неба. Оно дошло до середины и задрожало, как муха, обессиленная зноем. Дикие мужики из Нерубайска и Татарки, остановившиеся на Любкином постоялом дворе, полезли под телеги и заснули там диким заливистым сном, пьяный мастеровой вышел к воротам и, разбросав рубанок и пилу, свалился на землю, свалился и захрапел посредине мира, весь в золотых мухах и голубых молниях июля. Неподалеку от него, в холодке, уселись морщинстые немцы-колонисты, привезшие Любке вино с бессарабской границы. Они закурили трубки, и дым от их изогнутых чубуков стал путаться в серебряной щетине небритых и старческих щек. Солнце свисало с неба, как розовый язык жаждущей собаки, исполинское море накатывалось вдали на Пересыпь, и мачты дальних кораблей колебались на изумрудной воде Одесского залива. День сидел в разукрашенной ладье, день подплывал к вечеру, и навстречу вечеру, только в пятом часу, вернулась из города Любка". (С)
Очень легко начать читать Бабеля из беспечного любопытства к "Одесским рассказам", неудержимо легко почти тотчас же восхититься им и немного погодя - ужаснуться, но, мне кажется, труднее всего сказать "Я люблю читать Бабеля", не забыв при этом своего однажды наступившего ужаса. Но это ужас перед темой - еще одно подтверждение совершенства формы. Некоторые вещи я люблю, к иным - безразлична, иных боюсь, а насчет некоторых могу сказать, что у меня не такая, как у автора, точка зрения. Как бы я его рекомендовала? - смешно "рекомендовать классика". Что бы я сказала тому, кто еще не читал? Если Вы хотите узнать, что может русский язык вместе с "Торой", книгами пророков и "Песней песней Соломона" - читайте. Если не "кисейная" и не "кружевная", а, скажем так, "джинсовая" барышня желает испытать свои покойные нервы и узнать, на какие дела способны люди, глянуть на картины, от которых прячут глаза, щадя зрение (или смотрят с жадностью, чтобы запомнить) - пусть читает. Но пусть будет готова к тому, что один из возможных смыслов слов "Чтоб добрым быть, я должен стать жесток", прикоснется к ее коже лезвием с отточенными краями. Это полезное чтение. Оно может дать новую высоту Вашему представлению о возможном.
"И он добился своего, Беня Крик, потому что он был страстен, а страсть владычествует над миром". (С)
