Одушевленные вещи и душевные люди

[valya_15]

"Пушкиногорье" С.С. Гейченко на первый взгляд может показаться старой, скучной, слишком спокойной книгой. Типичные зачинные фразы о том, что все места, где мелькнула хотя бы тень Пушкина, святы, что для музея мало простого собрания вещей, что роль энтузиаста почетна, что творчество Пушкина имеет великое патриотическое значение и в таком роде. На второй взгляд читатель, которому эта книга покажется такой, как сказано выше (я сужу по личному опыту), имеет основания к тому, чтобы ему стало стыдно.
Человек прошел войну, насмотрелся горя и дерьма, - насмотрелся и пережил, - и пришел к выводу, что людям необходимо начало, объединяющее и обновляющее к лучшему. Некое национальное сердце. (Словом "очищение" я здесь пользоваться не хочу, по причине его захватанности в контекстах, которые мне не нравятся). И таким сердцем для него стали Пушкин и Пушкинский заповедник под Псковом, который этот человек видел разоренным, изуродованным, обиженным врагами, восстановлением которого он руководил после войны и о котором еще многие годы заботился на правах представителя хозяина. Самое главное - что он лично видел без всяких преувеличений, как те люди, от кого как будто трудно было бы этого ожидать, не слишком образованные и живущие в бедствиях, находили смысл своей жизни в защите заповедника и работе для него.
Книга "Пушкиногорье" - сборник документальных рассказов о восстановлении Пушкинского заповедника после войны, отчасти - об исправлении некоторых несуразностей, которые были в нем раньше, и вообще о жизни заповедника, о том, чем он драгоценен (хотя последнее вроде бы и не должно нуждаться в объяснении).
О том, в каком состоянии был найден заповедник после его освобождения, знать стоит, для того, чтобы понять хотя бы, откуда у автора такое отношение к своему делу. Например, читаю, что памятник на могиле Пушкина, оказывается, был заминирован; вспоминаю, как бежала к этому памятнику в оградке с букетиком, а он стоял, уже засыпанный многими цветами, читаю еще раз "заминирован", сопоставляю две картинки, увиденную и описанную в книге, - и не то, чтобы холодок по спине, но чувство гадкой нелепости. А потом директор музея рассказывает, что еще десятилетиями в заповеднике находили мины.
Действующие лица прибывают в три поезда. Сначала - разные вещи или, точнее, детали-подробности жизни Пушкиных в Михайловском (потому что ни в коем случае не все их можно назвать вещами). Что сталось с тремя соснами из стихов "Вновь я посетил...", какие у Пушкина были трости, откуда это известно и куда они подевались, какова история бильярда в Михайловском, и что у Сергея Львовича был за пес Руслан. Читаешь - ну, любопытные миниатюры для любителей; но постепенно особо бережное отношение автора к каждой из них если и не передается вполне читателю, то завладевает его вниманием. "Неодушевленных предметов нет. Есть неодушевленные люди. Без вещей Пушкина, без природы пушкинских мест трудно понять до конца его жизнь и творчество". Еще раз рассказана история о том, что вещи переживают своих хозяев и помогают воскресить их. Затем в книге появляется все больше героев-людей. Это и сотрудники заповедника, и жители окрестностей, и гости. Чтение из познавательного превращается в захватывающее. С заповедником прямо ли, косвенно ли, связано много человеческих историй. Люди иногда забавные, взрослые, похожие на больших детей, но способные удивлять своей внутренней силой. Это и старик Антонов из соседней деревни - из колхоза имени Александра Сергеевича - который на празднике встал, да и прочел стихи, когда их от волнения забыл приезжий ученый, потому что этот старик знал на память всего "Онегина". И бабушка-смотрительница дома в Михайловском тетя Шура, до приятного удивления напоминавшая всем, кто ее видел, Арину Родионовну. И другой старик, дед Проха, который рассказывал много преданий и просто баек - и о Пушкине, о том, как он гулял на сельских праздниках и шутил шутки с отцом Ларионом, и о себе самом, как ему угрожала трехлетняя каторга, а добрый бобыль Мишка по своему почину спас его и отправился туда вместо него, человека семейного. Об удовольствии париться в бане дед сказал замечательную фразу: "Хорошо драть свое естество веником, когда оно еще не умылось". Эта фраза у него не одна такая. И супружеская пара стариков, которая, когда оказалось, что место, где стоит их домик, заминировано, сама вдвоем разминировала его, тайком от саперов, и справилась успешно. Потом прибывает третий поезд - это разные исторические деревья в усадьбах заповедника, все виды цветов, которые здесь живут, все птицы и звери. На этом этапе, если книге удалось захватить тебя, ты уже растворяешься в мире Пушкиногорья: еще немного - оттолкнешься и полетишь. (:-)) Ах, как хорошо, интересно, просторно...И весь этот мир Пушкинских музеев на Псковщине - как большой цветущий сад со сладким воздухом. А все потому, что рассказывает мне о нем человек, все об этом мире знающий и всей душой своей в нем живущий. Книга в самом деле верно передает настроение заповедника: читаю ее, вспоминая, как сама сидела возле "скамьи Онегина" и смотрела в те дали, - и признаю с радостью: да, там было это чувство внутреннего спокойствия и спокойного полета над большими просторами. Проще это называется "гармония человека с природой". Но и самозабвенные восторги уместны: после череды сообщений о том, каких размеров мину выкопали в заповеднике там-то и там, рассказы о жителях леса и парка - это как выход из тесной темноты на светлое раздолье.
В нескольких рассказах появляется Пушкин. В начале книги - молодой волосатый, "лохматый, как домовой" проказник, который любит Ольгу Калашникову (пока на стадии "гуляет за ручку") и забавляет тригорских барышень. Как бы он не вертелся волчком и не ходил на голове, по тону рассказа С.С. Гейченко чувствуется, что внутренне это - очень чистый человек, и автор хочет, чтобы его героя не журили, не воротили стыдливо нос от его выдумок, а любили его и любовались. В конце книги - взрослый и усталый Пушкин привез хоронить мать в Святогорский монастырь и задумывается о своей смерти. Здесь автор говорит, что Михайловское стало для его героя "местом высокого духовного преображенья и спасенья от жизненных бед и обид". Такое же значение, по мысли С.С. Гейченко, заповедник должен получить для всех своих посетителей.
Основной тон книги - умиротворение. Смешные эпизоды есть, насмешек нет. Автор хочет через посредство Пушкиногорья внушить своему читателю необходимость доброты. Зло он слишком знает. Не боится, что его добрые чувства будут неверно поняты и обозваны глупой "сентиментальностью". Ему есть, на кого сослаться в свою защиту.
"Я давно приметил, что птицы своей кротостью и доверием к человеку часто напоминают нам, что в этом мире больше милосердия, чем зла".
Какие бы неприглядности не выделывали пушкинские родители, как бы не бесились в своих владениях Ганнибалы, автор старается говорить об этом без озлобления, хотя приходится ему рассказывать о пушкинской родне и вещи, осуждения достойные. Единственное исключение из стремления автора призывать к доброте и милосердию - в отношении виновников гибели Пушкина. Тут он пишет с явным отвращением, видит возмездие судьбы и проклятие на много поколений, и возмездия этого никак не хочет смягчить, как не хочет разбирать правых и виноватых, и степеней вины. В книге есть страшный рассказ о художнике, который перестал брать русских учеников, потому что заметил, что вызывает их безоговорочную ненависть, когда они узнают, что он - потомок Дантеса. Между тем, сам художник знал произведения Пушкина, преклонялся перед ним и всецело понимал, почему возникает эта ненависть. Он не пытался взывать к тому, что его предок - это не он сам, и вынужденно смирился с тем, что живет под тяжестью родового проклятия.
Должно быть, инвективы из "Смерти поэта" соединились для автора еще и с лозунгом "Отомстим за нашего Пушкина!" - фронтовым призывом к освобождению заповедника.
Несмотря на то, что о религии и "попах" говорится без симпатии, очевидная черта книги - ее религиозность. Автор-директор музея хочет, чтобы люди, приезжающие в Пушкиногорье, были не туристами, а паломниками, и не смущается этим словом. По его мысли, паломниками в Пушкиногорье должно делать людей понимание того, что они приходят к национальной святыне, и от прикосновения к ней обновляются и мужают духом.
Один из рассказов книги - о пушкинском дядьке Никите Козлове, верном и заботливейшем друге своего барина-воспитанника. Здесь можно прочесть почти полную биографию знаменитого Никиты, от рождения и до смерти. Автор считает, что Никита послужил прототипом Савельича в "Капитанской дочке". У меня же от чтения явилась мысль, что, подобно тому, как смотрительница тетя Шура "заступила на место" Арины Родионовны, сам автор, директор музея Семен Степанович Гейченко, невольно (может быть, отчасти и сознательно) "вошел в роль" Никиты. Вот автор рассказывает, как восстанавливали дом в Михайловском, как при этом оказывали разную посильную помощь, перечисляет то, что вспоминает, и у него вырывается чуть измененная пушкинская фраза: "Все благо. - Все было благо..." Дядька Никита мог бы сказать так.
Еще одна мысль после книги: иногда люди создают кумиров не из страсти к поклонению, а потому, что им нужно любить.