![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Итальянская аллегория (1)
Столько существует рассказов о путешествиях в Италию, столько провозглашено восторгов в ее честь и звучной ругани, выгодно оттеняющей восторги, - с новыми впечатлениями вроде бы грех и соваться. Почему бы не поупражняться в красноречии на тему Новых Яблонек или Старых Чемоданов? - все-таки менее затасканный материал. Единственное, что спасает дело - индивидуальность восприятия. Ради него и стоит стараться. Поэтому предупреждаю: если вы были в тех же местах, что и я, но тех же там не встретили, - значит, они выйдут к вам навстречу в следующий раз.
1. Над Адриатикой
А вы помните, как вы впервые летали не во сне?
Все первое - единственное и неповторимое, пока не появится второе, третье и стотретье. Там уж можно первое вспоминать с усмешкой - ну, было оно, какое-то, что о нем много говорить? Первое - оно для начала.
А я - человек, который, пока рос, во сне преимущественно падал, и первый раз взлетел на самолете в тридцать лет "с пальчиком". И сразу летел над морем. Поэтому мои первые впечатления - пока что свежие и единственные, и, значит, достойны быть зафиксированными.
Сначала я боялась - сразу после того, как вошла и села. Вот она настоящая воздушная тюрьма, из которой бежать некуда: ты или выйдешь из нее на землю живой и здоровой, или...попадешь в неприятности и станешь безымянным героем новостей. Поэтому произошла вспышка дурацкого страха и желания как-нибудь вырваться - конечно, я состроила ей каменное лицо и всячески постаралась загасить ее, но теперь могу в ней признаться. Я боялась до взлета, поэтому мой страх остался на земле.
Внизу хотелось вырваться, а в небе захотелось смеяться. В момент взлета можно безнаказанно подурачиться, воскликнуть шепотом, что-нибудь спеть - потому что, если рот будет открыт, ушам будет лучше.
Но почти сразу после первого восторга мне стало скучно от неизвестности. Какая это страна? Что за города внизу? Почему без людей? С большой высоты города, словно собранные из конструктора, выглядят так, как будто жители их оставили. Горделивые горы как будто рады возможности подольше задержаться под взглядом и медленно поднимаются волна за волной. Хотя летим быстро, зрелище за окном плывет невыносимо медленно, и чувствуешь себя школьницей, которую вызвали без подготовки на географии, и она в смятении бессмысленно разглядывает карту. Смотреть на облака снизу - любимое занятие деятельных мечтателей и называющих себя мечтателями лентяев, но смотреть не облака сверху, с обратной стороны - зрелище для воспитания прагматиков: не очень чистое тонкое покрывало, которое мешает рассмотреть, что под ним. Виды меняются, но в общем все одно и то же. Скорее бы долететь!
Так я томилась, пока Господь Бог и фея Моргана не решили поиграть с нами в игру-угадайку: где мы, все еще над сушей или уже над морем? Они натягивали внизу облака. Несколько раз я была уверена, что под ними уже море, я видела это море, гладкую синеву, которая просится погладить ее, как кожа, и готовилась убедиться в своей правоте, но облака сходили, и из-под них выплывал очередной игрушечный город, возникая из ничего к моему разочарованию. Иногда пейзаж был многоярусным: я видела сразу и и пустыню, и снежную степь, и море, и горы, созданные облаками на моих глазах, и города и леса под ними, и я уже привыкла ошибаться, когда из-под пляшущих облачных верхушек выплыла синева, густая и сверкающая.
Мы летели над морем, море смотрело на нас и улыбалось; мы видели острова как редкие заплаты на его синем пузе и кораблик внизу как отражение своего корабля. Облака сопровождали нас, в чистоте и величии, продолжая громоздить свои фокусы и напоминая, что сколько чепухи не нагороди - все мало будет. Есть место чуду для удивления. Но не странно ли: сколько бы фантазий не навертели облака перед глазами, одни и те же слова ложатся на язык, когда хочешь их описать. (Вы замечали такое?)
Вдруг стал мешать самолет. Захотелось лететь без машины, как птица, если бы чудом птица могла лететь на такой высоте.
Было жаль также, что нельзя здесь послушать музыку. Ведь существует музыка, созвучная движению неба и моря, и неустанного творчества. Второй номер "Всенощного бдения" Рахманинова мне очень бы подошел. Пришлось вызывать ее в себе нарочно, представляя под гул двигателей, что именно так звучат сменяющиеся миры за окном.
В той стороне, куда мы летели сложился из облаков восточный город, пронизанный солнцем. Он ждал нас на берегу, я видела ряды его домов и пухлую башню или статую, стоящую словно раскинув руки в стороны для приветствия. Шум его улиц уже был слышен, но, когда мы достигли итальянского берега, он отодвинулся и остался в стороне.
Я разгадывала узор на облаках и увидела: сотни и сотни еще не рожденных младенцев лежат так, как они будут находиться в утробах матерей, но пока еще лежат здесь и ждут своего прихода в мир. Облака - это пейзаж "другого мира", в котором люди ищут отражение своего.
2. Рим
Рим, город и мир, древний, старый и современный, туристический и обыденный, всякий-разный-многообразный, но единый во множестве лиц, принимал нас в виде супружеской пары. Звали их соответственно Рома и Рома. Муж был, разумеется, классический римский юрист и выскочил к нам завернувшись в длинное полотенце, которое я приняла за тогу. Он быстро пожал нам руки, пробормотал приветствия и не очень внятные извинения, а затем опять куда-то провалился. Объяснила все его супруга:
- Добро пожаловать, но, пожалуйста, простите Романа. Он так устает после слушаний в суде и лекций в университете! Сиеста для него - это святое. Погуляйте пока со мной. Вечером он будет в форме и присоединится к нам.
Надев коричневые брючки и желтый топ (в которых выигрышно смотрелись ее истинно античные формы), она повела нас гулять по пустым улицам, где дома зажмурились от летнего солнца. Она показала нам пальмы, подставившие солнцу блестящие шевелюры и морские сосны, замершие, словно девушки после танца с корзинами на головах; крупные яркие цветы она наклоняла над нами на ветках деревьев и бросала нам под ноги. Она показала нам улицы и площади имени личностей, живших кто сто, кто - двести, кто - более двух тысяч лет назад, она оберегала нас от жужжащих мимо мотоциклистов, за которыми дурная слава наглых уличных воров. Она довела нас до самой виллы Боргезе и показала среди большого парка дом, вокруг которого запросто гуляют и играют, а в раскрытых окнах первого этажа видны боги, герои и грации. Но она объяснила, что эту сокровищницу покажет нам ее муж, так как она не хочет лишать его удовольствия.
Вечером явился Рома, уже при параде - аж лысина блестела - и в исключительно гостеприимном настроении. Он повел нас смотреть Рим после наступления темноты. Раньше я думала, что ночная экскурсия нужна, потому что днем жарко, а теперь понимаю, что у нее есть еще один смысл. Дневной город, сколько бы ни насчитал веков истории, - это современный город. Самое важное в нем - это своевременные ответы на повседневные нужды. А ночью памятники заявляют о себе. Это время, когда приостанавливается шум "сейчас" и слышен звук "всегда".
За три дня Рим отпер перед нами три драгоценных ларца из своей сокровищницы. Ватикан - независимое государство, у которого три покровителя - святой Петр, любезный Рафаэль и Буонарроти Громовержец. Пантеон - храм всех богов и Бога под всеми именами. Галерея Боргезе, дом нескольких моих друзей. И еще одну шкатулку показал он нам - церковь святого Людовика французов, куда подобные нам путешественники собираются поглядеть историю апостола Матфея, - призвание-творение-мучения, - рассказанную тезкой и собратом Громовержца с помощью правдивой живописи.
Поход в музеи Ватикана лично для меня - это встреча не столько с шедеврами мирового искусства, сколько дружеский визит к старым знакомым, но до сих пор это были "друзья по переписке", по репродукциям. В Сикстинской капелле очень хотелось остаться наедине с фресками, воображая, как мастер с лесов кидается досками в папу, а папа снизу чего-то кричит разгневанно - но не очень получается, потому что кругом толпа народу, и все снимают так, как будто едят и не могут наесться. Несмотря на крики стражи: "No photos!" Жадная и начхавшая на запреты, но исполненная лучших стремлений толпа народу с фотоаппаратами. Снимает Страшный суд.
Святой Петр у себя дома, то есть в храме своего имени, изображает деда Мороза. Он сидит сбоку в кресле с видом примерного учителя перед школьниками, и нужно к нему подойти, поздороваться и, вежливо погладив ножку, попросить чего-нибудь хорошее. В Риме много таких мест, и, если у тебя нет заветного желания, очень рискуешь оказаться в положении античных супругов, которые, как вы помните, застигнутые врасплох такой счастливой возможностью, пожелали колбасу и тотчас же раскаялись. (А что...я никогда не против хорошей колбасы...но не за этим же апостола беспокоить? Но возможно и обратное: нажелаешь чего-нибудь судьбоносного, а потом вдруг становится почему-то стыдно, чувствуешь себя глупым вымогателем, и думаешь, что самое лучшее желание в таких случаях - действительно, самое простое). Мимо статуи в кресле тянется хвост туристов, не задерживаясь надолго. Во время службы приставать к святому не получится, так как он попадает в пространство молящихся, отгороженное от любопытствующих. Впрочем, я видела, как многие туристы, оказавшиеся в соборе во время мессы, опускаются на колени, целуют пол и возносят своим молитвы, игнорируя заграждения. А совсем недалеко от статуи щедрого и гостеприимного хозяина находится его гробница, под куполом Микеланджело. Они вместе - Микеланджело и святой Петр. Подними голову и испытай свои чувства. Думала ли ты, что есть место, где такая высота посмотрит прямо на тебя? Кто-то здесь плачет, кто-то тоскует по крыльям...А у меня всего лишь немножко ноги дрожали - значит ли это, что им захотелось отделиться от земли?
Сан-Пьетро пронизывает ощущение торжества, Пантеон - ощущение ленивой свободы. Обстановка здесь куда более хаотичная - или демократичная, как угодно назвать. Здесь постоянно шум. Туристы набираются впечатлений без особой робости перед действующим храмом и здешними гробницами. Я видела даже людей, которые ложатся на пол под Оком. Нет, я была наслышана, какой эффект производит единственное Око Пантеона, но я не предполагала, какой благодаря ему Пантеон внутри светлый. Под Оком можно встать, раскинув руки - и оно посмотрит на тебя ближе, чем купол Петра, - и воскликнуть шепотом что-нибудь приветственное, например "Ciao, Roma!" Даже два раза. Потом можно посидеть на лавочке (если есть место), попить водички, вспомнить, поглядывая на статую Мадонны, историю о заклопотаном живописце, его хитром друге-кардинале с незамужней племянницей и дочери булочника, прекрасной, как жемчужина.
Галерея Боргезе - это просто дом, вокруг которого мамы и дети гуляют, как на детской площадки, а внутрь заходят люди, духи и боги отдохнуть от суеты и, пока у них нет других дел, разглядывают друг друга. Там много знаменитых жителей и есть мои друзья - давно и отныне. Там есть Дафна и Аполлон, который думает, что догнал ее: миг торжества перед самым мигом отчаяния. Там стараниями того же мастера Джан Лоренцо Бернини можно видеть как Давид атакует ненавистного врага, алчный до беззащитных девиц похититель Плутон уносит невесту, и заботливый Эней выносит отца из обреченного города (Эней печется об отце и сыне, а отец - о своей последней святыне). А также Истину, как она есть, то есть голой и навеселе. (Мастер планировал что она будет вместе с фигурой Времени, но не исполнил, и так Истина победила Время). Там есть замечательная картина Боттичелли с помощниками, которую я назвала "Весенняя колыбельная": Мадонна качает Младенца под вазами с цветами, которые я приняла сперва за цветущие деревья, ангелы как будто поют хором по книжкам, и тут же стоит на коленях мальчик Иоанн Креститель с видом мальчика Маугли, пришедшего к людям. А еще там живут два братца - "Маленький больной Вакх" и "Юноша с корзиной фруктов" работы мастера Микеланджело из Караваджо. В поисках братцев я бегала по музею, пока маленький Вакх не выглянул из дверей.
Мужской портрет работы Тициана из галереи Питти, известный под именами "Ипполито Риминальди" или "Англичанин" называют также "портретом Гамлета". Только он старше даже, чем папа Гамлета, потому что написан в 1548 году. Но сама идея мне нравится, и про братцев из галереи Боргезе я придумала нечто подобное. Для себя зову их "Ромео" и "Меркуцио". Тем более, что написаны эти портреты примерно в 1593-1594 гг., а премьера "Ромео и Джульетты" Шекспира состоялась, как предполагают, около 1594-1595 гг. Значит, возможно, что образы этой пьесы на сцене и эти два образа на холсте рождались одновременно.
Тот, который с корзиной, - он, может быть, и не очень "Ромео" по характеру. Но он тащит фрукты, побуждая мысленно сделать сладкий глоток и вспомнить образный ряд, с помощью которого объясняются всемирные возлюбленные в "Песне песней" Соломона:
"Пусть придет возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его" (С). И ведь это именно тот возлюбленный, который пришел ночью под окно своей возлюбленной ("Прекрасная моя, выйди!" (С)) и чья истинная любовь крепка, как смерть ...
Зато другой - точно мой "братец": его трясет, а он улыбаться пытается и Вакха изображает.
В зале Караваджо я видела старика, который в кресле-каталке явился сюда взглянуть в картины, беспощадные к украшательству, но милостивые ко всей правде.
(На этом, как выяснилось, мои встречи с Караваджо в Италии не закончились. Как и встречи с Гермесом - бог златоустов, хитрецов и путешествий здесь едва ли ни на каждом шагу. Не лицо, так имя на какой-нибудь вывеске или название лодки на венецианском море. В зале Караваджо галереи Боргезе, например, он с видом хозяина восседает на троне в своей шапочке, с плектром и лирой в руках. Каталог гласит, что его при реставрации переделали из Юпитера, в виде которого был изображен император, предположительно, отдыхающий Нерон-певец).
А вот что мне совсем не понравилось в Роминых владениях - это фонтан Треви. Туда идешь - еще слышишь шум воды, но когда туда доходишь - уже не видишь и не слышишь ничего, кроме осаждающих фонтан желающих, и вот-вот они сами начнут прыгать и сваливаться в фонтан вместо заветных монеток. Чтобы загадать желание нужно сосредоточиться, нужно уединиться, ощутить его единственность и необходимость, а тут это совершенно невозможно. Ах, насколько лучше были бы многие туристические места, если бы кроме тебя там не было туристов!
Но Рим научил меня ценить питьевую воду. Я по жизни водохлеб, но теперь я знаю, кто такой водонос-путешественник. Это человек, который ходит целый день по городу с бутылочкой, пополняя ее из разных источников и фонтанчиков: почти на каждой остановке - попить, подлить, умыться...В Риме много колонок и фонтанчиков, вода в них очень чистая и вкусная, и теплее, чем та, что продается сразу в бутылках, иногда с кусочком льда. Купленную воду надо сперва подержать в руках, подождать, пока согреется...Потом можно пить, но не сразу пить, а взять в рот много воды, подержать ее, а потом делать маленькие глотки: раз-два-три...все, до следующего раза.
Виды города Рима (фото)
Репортаж из Ватикана (фото)
Cвятой Петр у себя дома (видео)
1. Над Адриатикой
А вы помните, как вы впервые летали не во сне?
Все первое - единственное и неповторимое, пока не появится второе, третье и стотретье. Там уж можно первое вспоминать с усмешкой - ну, было оно, какое-то, что о нем много говорить? Первое - оно для начала.
А я - человек, который, пока рос, во сне преимущественно падал, и первый раз взлетел на самолете в тридцать лет "с пальчиком". И сразу летел над морем. Поэтому мои первые впечатления - пока что свежие и единственные, и, значит, достойны быть зафиксированными.
Сначала я боялась - сразу после того, как вошла и села. Вот она настоящая воздушная тюрьма, из которой бежать некуда: ты или выйдешь из нее на землю живой и здоровой, или...попадешь в неприятности и станешь безымянным героем новостей. Поэтому произошла вспышка дурацкого страха и желания как-нибудь вырваться - конечно, я состроила ей каменное лицо и всячески постаралась загасить ее, но теперь могу в ней признаться. Я боялась до взлета, поэтому мой страх остался на земле.
Внизу хотелось вырваться, а в небе захотелось смеяться. В момент взлета можно безнаказанно подурачиться, воскликнуть шепотом, что-нибудь спеть - потому что, если рот будет открыт, ушам будет лучше.
Но почти сразу после первого восторга мне стало скучно от неизвестности. Какая это страна? Что за города внизу? Почему без людей? С большой высоты города, словно собранные из конструктора, выглядят так, как будто жители их оставили. Горделивые горы как будто рады возможности подольше задержаться под взглядом и медленно поднимаются волна за волной. Хотя летим быстро, зрелище за окном плывет невыносимо медленно, и чувствуешь себя школьницей, которую вызвали без подготовки на географии, и она в смятении бессмысленно разглядывает карту. Смотреть на облака снизу - любимое занятие деятельных мечтателей и называющих себя мечтателями лентяев, но смотреть не облака сверху, с обратной стороны - зрелище для воспитания прагматиков: не очень чистое тонкое покрывало, которое мешает рассмотреть, что под ним. Виды меняются, но в общем все одно и то же. Скорее бы долететь!
Так я томилась, пока Господь Бог и фея Моргана не решили поиграть с нами в игру-угадайку: где мы, все еще над сушей или уже над морем? Они натягивали внизу облака. Несколько раз я была уверена, что под ними уже море, я видела это море, гладкую синеву, которая просится погладить ее, как кожа, и готовилась убедиться в своей правоте, но облака сходили, и из-под них выплывал очередной игрушечный город, возникая из ничего к моему разочарованию. Иногда пейзаж был многоярусным: я видела сразу и и пустыню, и снежную степь, и море, и горы, созданные облаками на моих глазах, и города и леса под ними, и я уже привыкла ошибаться, когда из-под пляшущих облачных верхушек выплыла синева, густая и сверкающая.
Мы летели над морем, море смотрело на нас и улыбалось; мы видели острова как редкие заплаты на его синем пузе и кораблик внизу как отражение своего корабля. Облака сопровождали нас, в чистоте и величии, продолжая громоздить свои фокусы и напоминая, что сколько чепухи не нагороди - все мало будет. Есть место чуду для удивления. Но не странно ли: сколько бы фантазий не навертели облака перед глазами, одни и те же слова ложатся на язык, когда хочешь их описать. (Вы замечали такое?)
Вдруг стал мешать самолет. Захотелось лететь без машины, как птица, если бы чудом птица могла лететь на такой высоте.
Было жаль также, что нельзя здесь послушать музыку. Ведь существует музыка, созвучная движению неба и моря, и неустанного творчества. Второй номер "Всенощного бдения" Рахманинова мне очень бы подошел. Пришлось вызывать ее в себе нарочно, представляя под гул двигателей, что именно так звучат сменяющиеся миры за окном.
В той стороне, куда мы летели сложился из облаков восточный город, пронизанный солнцем. Он ждал нас на берегу, я видела ряды его домов и пухлую башню или статую, стоящую словно раскинув руки в стороны для приветствия. Шум его улиц уже был слышен, но, когда мы достигли итальянского берега, он отодвинулся и остался в стороне.
Я разгадывала узор на облаках и увидела: сотни и сотни еще не рожденных младенцев лежат так, как они будут находиться в утробах матерей, но пока еще лежат здесь и ждут своего прихода в мир. Облака - это пейзаж "другого мира", в котором люди ищут отражение своего.
2. Рим
Рим, город и мир, древний, старый и современный, туристический и обыденный, всякий-разный-многообразный, но единый во множестве лиц, принимал нас в виде супружеской пары. Звали их соответственно Рома и Рома. Муж был, разумеется, классический римский юрист и выскочил к нам завернувшись в длинное полотенце, которое я приняла за тогу. Он быстро пожал нам руки, пробормотал приветствия и не очень внятные извинения, а затем опять куда-то провалился. Объяснила все его супруга:
- Добро пожаловать, но, пожалуйста, простите Романа. Он так устает после слушаний в суде и лекций в университете! Сиеста для него - это святое. Погуляйте пока со мной. Вечером он будет в форме и присоединится к нам.
Надев коричневые брючки и желтый топ (в которых выигрышно смотрелись ее истинно античные формы), она повела нас гулять по пустым улицам, где дома зажмурились от летнего солнца. Она показала нам пальмы, подставившие солнцу блестящие шевелюры и морские сосны, замершие, словно девушки после танца с корзинами на головах; крупные яркие цветы она наклоняла над нами на ветках деревьев и бросала нам под ноги. Она показала нам улицы и площади имени личностей, живших кто сто, кто - двести, кто - более двух тысяч лет назад, она оберегала нас от жужжащих мимо мотоциклистов, за которыми дурная слава наглых уличных воров. Она довела нас до самой виллы Боргезе и показала среди большого парка дом, вокруг которого запросто гуляют и играют, а в раскрытых окнах первого этажа видны боги, герои и грации. Но она объяснила, что эту сокровищницу покажет нам ее муж, так как она не хочет лишать его удовольствия.
Вечером явился Рома, уже при параде - аж лысина блестела - и в исключительно гостеприимном настроении. Он повел нас смотреть Рим после наступления темноты. Раньше я думала, что ночная экскурсия нужна, потому что днем жарко, а теперь понимаю, что у нее есть еще один смысл. Дневной город, сколько бы ни насчитал веков истории, - это современный город. Самое важное в нем - это своевременные ответы на повседневные нужды. А ночью памятники заявляют о себе. Это время, когда приостанавливается шум "сейчас" и слышен звук "всегда".
За три дня Рим отпер перед нами три драгоценных ларца из своей сокровищницы. Ватикан - независимое государство, у которого три покровителя - святой Петр, любезный Рафаэль и Буонарроти Громовержец. Пантеон - храм всех богов и Бога под всеми именами. Галерея Боргезе, дом нескольких моих друзей. И еще одну шкатулку показал он нам - церковь святого Людовика французов, куда подобные нам путешественники собираются поглядеть историю апостола Матфея, - призвание-творение-мучения, - рассказанную тезкой и собратом Громовержца с помощью правдивой живописи.
Поход в музеи Ватикана лично для меня - это встреча не столько с шедеврами мирового искусства, сколько дружеский визит к старым знакомым, но до сих пор это были "друзья по переписке", по репродукциям. В Сикстинской капелле очень хотелось остаться наедине с фресками, воображая, как мастер с лесов кидается досками в папу, а папа снизу чего-то кричит разгневанно - но не очень получается, потому что кругом толпа народу, и все снимают так, как будто едят и не могут наесться. Несмотря на крики стражи: "No photos!" Жадная и начхавшая на запреты, но исполненная лучших стремлений толпа народу с фотоаппаратами. Снимает Страшный суд.
Святой Петр у себя дома, то есть в храме своего имени, изображает деда Мороза. Он сидит сбоку в кресле с видом примерного учителя перед школьниками, и нужно к нему подойти, поздороваться и, вежливо погладив ножку, попросить чего-нибудь хорошее. В Риме много таких мест, и, если у тебя нет заветного желания, очень рискуешь оказаться в положении античных супругов, которые, как вы помните, застигнутые врасплох такой счастливой возможностью, пожелали колбасу и тотчас же раскаялись. (А что...я никогда не против хорошей колбасы...но не за этим же апостола беспокоить? Но возможно и обратное: нажелаешь чего-нибудь судьбоносного, а потом вдруг становится почему-то стыдно, чувствуешь себя глупым вымогателем, и думаешь, что самое лучшее желание в таких случаях - действительно, самое простое). Мимо статуи в кресле тянется хвост туристов, не задерживаясь надолго. Во время службы приставать к святому не получится, так как он попадает в пространство молящихся, отгороженное от любопытствующих. Впрочем, я видела, как многие туристы, оказавшиеся в соборе во время мессы, опускаются на колени, целуют пол и возносят своим молитвы, игнорируя заграждения. А совсем недалеко от статуи щедрого и гостеприимного хозяина находится его гробница, под куполом Микеланджело. Они вместе - Микеланджело и святой Петр. Подними голову и испытай свои чувства. Думала ли ты, что есть место, где такая высота посмотрит прямо на тебя? Кто-то здесь плачет, кто-то тоскует по крыльям...А у меня всего лишь немножко ноги дрожали - значит ли это, что им захотелось отделиться от земли?
Сан-Пьетро пронизывает ощущение торжества, Пантеон - ощущение ленивой свободы. Обстановка здесь куда более хаотичная - или демократичная, как угодно назвать. Здесь постоянно шум. Туристы набираются впечатлений без особой робости перед действующим храмом и здешними гробницами. Я видела даже людей, которые ложатся на пол под Оком. Нет, я была наслышана, какой эффект производит единственное Око Пантеона, но я не предполагала, какой благодаря ему Пантеон внутри светлый. Под Оком можно встать, раскинув руки - и оно посмотрит на тебя ближе, чем купол Петра, - и воскликнуть шепотом что-нибудь приветственное, например "Ciao, Roma!" Даже два раза. Потом можно посидеть на лавочке (если есть место), попить водички, вспомнить, поглядывая на статую Мадонны, историю о заклопотаном живописце, его хитром друге-кардинале с незамужней племянницей и дочери булочника, прекрасной, как жемчужина.
Галерея Боргезе - это просто дом, вокруг которого мамы и дети гуляют, как на детской площадки, а внутрь заходят люди, духи и боги отдохнуть от суеты и, пока у них нет других дел, разглядывают друг друга. Там много знаменитых жителей и есть мои друзья - давно и отныне. Там есть Дафна и Аполлон, который думает, что догнал ее: миг торжества перед самым мигом отчаяния. Там стараниями того же мастера Джан Лоренцо Бернини можно видеть как Давид атакует ненавистного врага, алчный до беззащитных девиц похититель Плутон уносит невесту, и заботливый Эней выносит отца из обреченного города (Эней печется об отце и сыне, а отец - о своей последней святыне). А также Истину, как она есть, то есть голой и навеселе. (Мастер планировал что она будет вместе с фигурой Времени, но не исполнил, и так Истина победила Время). Там есть замечательная картина Боттичелли с помощниками, которую я назвала "Весенняя колыбельная": Мадонна качает Младенца под вазами с цветами, которые я приняла сперва за цветущие деревья, ангелы как будто поют хором по книжкам, и тут же стоит на коленях мальчик Иоанн Креститель с видом мальчика Маугли, пришедшего к людям. А еще там живут два братца - "Маленький больной Вакх" и "Юноша с корзиной фруктов" работы мастера Микеланджело из Караваджо. В поисках братцев я бегала по музею, пока маленький Вакх не выглянул из дверей.
Мужской портрет работы Тициана из галереи Питти, известный под именами "Ипполито Риминальди" или "Англичанин" называют также "портретом Гамлета". Только он старше даже, чем папа Гамлета, потому что написан в 1548 году. Но сама идея мне нравится, и про братцев из галереи Боргезе я придумала нечто подобное. Для себя зову их "Ромео" и "Меркуцио". Тем более, что написаны эти портреты примерно в 1593-1594 гг., а премьера "Ромео и Джульетты" Шекспира состоялась, как предполагают, около 1594-1595 гг. Значит, возможно, что образы этой пьесы на сцене и эти два образа на холсте рождались одновременно.
Тот, который с корзиной, - он, может быть, и не очень "Ромео" по характеру. Но он тащит фрукты, побуждая мысленно сделать сладкий глоток и вспомнить образный ряд, с помощью которого объясняются всемирные возлюбленные в "Песне песней" Соломона:
"Пусть придет возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его" (С). И ведь это именно тот возлюбленный, который пришел ночью под окно своей возлюбленной ("Прекрасная моя, выйди!" (С)) и чья истинная любовь крепка, как смерть ...
Зато другой - точно мой "братец": его трясет, а он улыбаться пытается и Вакха изображает.
В зале Караваджо я видела старика, который в кресле-каталке явился сюда взглянуть в картины, беспощадные к украшательству, но милостивые ко всей правде.
(На этом, как выяснилось, мои встречи с Караваджо в Италии не закончились. Как и встречи с Гермесом - бог златоустов, хитрецов и путешествий здесь едва ли ни на каждом шагу. Не лицо, так имя на какой-нибудь вывеске или название лодки на венецианском море. В зале Караваджо галереи Боргезе, например, он с видом хозяина восседает на троне в своей шапочке, с плектром и лирой в руках. Каталог гласит, что его при реставрации переделали из Юпитера, в виде которого был изображен император, предположительно, отдыхающий Нерон-певец).
А вот что мне совсем не понравилось в Роминых владениях - это фонтан Треви. Туда идешь - еще слышишь шум воды, но когда туда доходишь - уже не видишь и не слышишь ничего, кроме осаждающих фонтан желающих, и вот-вот они сами начнут прыгать и сваливаться в фонтан вместо заветных монеток. Чтобы загадать желание нужно сосредоточиться, нужно уединиться, ощутить его единственность и необходимость, а тут это совершенно невозможно. Ах, насколько лучше были бы многие туристические места, если бы кроме тебя там не было туристов!
Но Рим научил меня ценить питьевую воду. Я по жизни водохлеб, но теперь я знаю, кто такой водонос-путешественник. Это человек, который ходит целый день по городу с бутылочкой, пополняя ее из разных источников и фонтанчиков: почти на каждой остановке - попить, подлить, умыться...В Риме много колонок и фонтанчиков, вода в них очень чистая и вкусная, и теплее, чем та, что продается сразу в бутылках, иногда с кусочком льда. Купленную воду надо сперва подержать в руках, подождать, пока согреется...Потом можно пить, но не сразу пить, а взять в рот много воды, подержать ее, а потом делать маленькие глотки: раз-два-три...все, до следующего раза.
Виды города Рима (фото)
Репортаж из Ватикана (фото)
Cвятой Петр у себя дома (видео)